Чем меньшее расстояние оставалось до города, тем сильнее Ударника охватывала тревога. Через несколько часов после восхода солнца он набрел на проторенную и наезженную колею, петляющую меж холмов в нужном ему направлении, вот только по сторонам открывались пейзажи, ничуть его не радовавшие. Сначала он увидел огромную железную бочку из-под рапсового масла, совсем свежую, без малейших следов ржавчины, с сурганским гербом на примятом боку. Потом чуть не споткнулся о валявшийся на пути тяжелый танковый трак, а сама колея превратилась в неширокий проселок, вспаханный множеством гусениц. Наконец дорога обогнула пару приземистых построек явно сельскохозяйственного назначения: окружавшие небольшой двор строения представляли собой, по всей видимости, амбар и кузню. Покосившиеся ворота распахнуты настежь. Возле опорной балки Иван разглядел труп крупной лохматой собаки в потемневшей луже крови и разбросанную по земле пригоршню стреляных гильз, а через верхнюю перекладину были перекинуты два отреза пеньковой бечевы. В одной петле висел, покачиваясь, пожилой мужчина с опухшим посиневшим лицом, рядом, чуть ниже, женщина в разорванном до пояса простом крестьянском платье. Стиснув зубы и отвернувшись, Иван ускорил шаг.
Опасения оправдались. Над низким мостком через окружающий Гранц неширокий ручей, более похожий на сточную канаву, на самодельном флагштоке реял голубой стяг с золотистым молотом на фоне пшеничных снопов. Ниже красовалась аккуратно прибитая к перилам деревянная табличка, поперек которой кто-то тщательно вывел краской через трафарет сурганскую надпись «ValgOtte!» – «Стой!». Для пущей наглядности в центре непропорционально большой «О» безымянный художник намалевал предостерегающе вскинутую ладонь. На том берегу Ударник разглядел бруствер из набитых песком мешков, из-за которого выглядывало хищное пулеметное рыло. Однако расчет на боевой позиции отсутствовал: оставив на земле тяжелые каски и нацепив вместо них серые кепи с короткими козырьками, трое сурганских солдат сгрудились возле мирно дымящей походной печи. На Ивана внимания никто не обратил: вояки оживленно болтали с раскрасневшейся девицей в форме полевой медсестры, а та то и дело заливалась звонким смехом, сверкая игривой улыбкой. Проходя мимо, Ударник обнаружил и причину этого безудержного веселья: один из сурганцев, оглянувшись по сторонам, осторожно извлек из голенища сапога початую плоскую бутыль, а двое других тут же протянули ему невесть откуда взявшиеся оловянные стопки.
Оккупированный город вроде бы продолжал жить самой обычной жизнью, только на белой штукатурке нескольких зданий проступали кирпичной кладкой свежие раны от пуль и шрапнели. Посреди мощенного булыжником перекрестка удушливо дымил рапсовым дизельным выхлопом темно-зеленый броневичок с черным ромбом на бородавчатом боку, да сновали туда-сюда по улицам солдаты группами и в одиночку. Иван время от времени ловил на себе подозрительные взгляды, но остановить его никто не попытался. Складывалось впечатление, что город сдали почти без сопротивления и остатки клондальской армии попросту бежали, отдав Гранц захватчикам. По крайней мере Иван не увидел здесь ни перегораживающих улицы баррикад, ни следов ожесточенного боя. Наоборот, среди прохожих изредка попадались гражданские, кто в обычном платье по местной моде, кто, как и он, в земном камуфляже без знаков различия. Лица людей были мрачными и озабоченными, они торопились по своим делам, устремив взгляды в землю, лишь возле свежего объявления на столбе топтались несколько мужичков провинциально-крестьянского вида. Что было написано на бумажном листе, Иван прочитать не успел, разглядел только оттиск сурганского герба и надпись «Внимание!» на клондальском. А возле центрального бульвара звучала музыка: седовласый сурганский солдат средних лет, сидя на скамейке, самозабвенно играл на невесть откуда взявшемся фалькорне – здешнем гибриде клавесина и аккордеона, мехи на котором музыкант раздувал ногой при помощи небольшой педали. Мелодия получалась задорная: нечто среднее между полькой и грузинской лезгинкой. Мимо, радостно хохоча, прошествовала целая группа пехотинцев: один тащил тяжелый бронзовый канделябр, на плечах двоих покоились импровизированные мешки из стянутых углами простыней, внутри которых позвякивала серебряная посуда. Видать, кто-то из несчастных обитателей Гранца только что лишился своего имущества.
Ударник уже бывал в этом городке раньше, поэтому Мельничный переулок он отыскал почти сразу, чуть покружив по окрестным улицам. Немного сложнее оказалось найти постоялый двор «Дубовая бочка» – он прятался в глубине квартала за покосившимся деревянным забором, а вывеска так и вовсе наполовину скрылась под скатом жестяной крыши, не вдруг и заметишь. Окружающий пейзаж тут самый что ни на есть пасторальный: утоптанная земля возле коновязи присыпана старым сеном, тележное колесо обрастает мхом, прислонившись к бревенчатой стене, в луже дремлет грязная, но упитанная хавронья, да тихо квохчут пучуки. Терпко пахнет перепрелой соломой и лошадиной мочой.
Давешний знакомец Костя Степанов отыскался в самом углу гостиного зала возле уютно потрескивающего камина: он увлеченно уплетал тушеное мясо с овощами, а прямо перед ним возвышалась на столе початая бутыль джавальского светлого. Иван почувствовал, как в животе предательски заурчало.
– Здорово, граница, – без лишних церемоний махнул вилкой Костя, сразу же узнав вошедшего, – жрать хочешь? Садись, не стесняйся.
Ударник поспешил принять столь любезное приглашение.
– Что-то вид у тебя невеселый, – покачал белобрысой головой Степанов и, оглянувшись, крикнул в полумрак гостиной: – Эй! Человек! Принеси еще одну порцию и стакан!
– Устал с дороги, – вытянув под столом натруженные ноги, признался Иван, – спасибо, Константин.
Тот лишь мотнул светлой челкой – рот был занят очередной порцией тушнины.
– Я так понимаю, по железной дороге добраться не удалось, – прожевав, предположил он. – Куда теперь?
– Да есть одна идейка, – все еще сомневаясь, стоит ли откровенничать со своим земляком, сообщил Ударник. – Тебе название Лифанейл ни о чем не говорит?
– Лифанейл? А где это?
– Примерно в пятнадцати километрах отсюда, – раздался за спиной незнакомый голос. – Я бывал там.
Ударник обернулся. Говоривший – невысокий коренастый мужичок неопределенного возраста – чуть помедлил и добавил:
– Нехорошее место. Недоброе. По своей воле честные люди туда не ходят.
– А кто сказал, что я честный? – ухмыльнулся в ответ Ударник.
– Иван, Виорел, – представил их друг другу Константин. – Садись, Вира, сейчас ужин принесут.
Обещанный ужин не заставил себя долго ждать: на столе появился дымящийся горшочек с мясом, еще один – с овощами, распространявшими вокруг головокружительный аромат специй. Следом материализовалась вторая бутылка джавальского и пара стаканов из мутного клондальского стекла.
– Так что там? – подал голос Степанов. – Я об этом месте впервые слышу.
– Руины там, – пожал плечами Виорел, – не руины даже, а покинутый город. Сейчас он частью зарос, частью песком занесло. Говорят, люди там порой пропадают без следа.
