— Что ж ты, Костя, — бормотал он, спускаясь по лестнице. — С виду такой хороший парень. Когда ж ты изнутри сгнить успел?
И не было ответа на этот вопрос. Некому было его дать.
Глава 7
Утро в доме семьи Кушнарь началось шумно и довольно драматично. Антошка уткнулся головой в угол кресла, и все его хрупкое тельце тряслось от горьких всхлипываний.
Захлебываясь от слез, мальчик голосил:
— Ма-а-а-ама! Я не хочу в садик! Хочу с дядей Женей остаться. Хочу, хочу, хочу!
— Антон, — строго сказала Марина. — Ты уже большой мальчик и должен понимать, что есть «хочу», а есть «надо».
— Я ребенок! — с отчаянием выкрикнул Антошка. — Я маленький. Я ничего не понимаю, я хочу дома остаться…
— Антон. — Марина села рядом с сыном и обняла его. — Ты же еще ни разу не был в садике. Думаю, тебе там очень понравится. Правда. Ты мне веришь?
Притихнув, Антошка посмотрел на мать.
— Я не хочу, — повторил он упрямо, но плакать перестал.
— В садике много деток, много игрушек. — Марина взяла Антошку на руки. — Тебе там совсем не будет скучно. Не успеешь прийти, как уже домой пора будет возвращаться. — Она поцеловала сына в лоб и пригладила мягкие волосы. — Вот увидишь!
— А если мне не понравится? — Антошка исподлобья посмотрел на мать. — Тогда я останусь с дядей Женей?
— С дядей Женей ты вряд ли сможешь остаться, потому что у него много своих дел, и к тому же он скоро пойдет на работу. — Марина прислушалась к шагам Евгения в соседней комнате. — И, знаешь, я тоже ходила в садик. В этом нет ничего страшного.
— А дядя Женя ходил? — поинтересовался Антошка.
— Ходил.
— Честно? — спросил мальчик, шмыгнув носом.
— Да.
Вздохнув, Антошка вытер слезы и встал.
— Ладно, — сказал он, — пойду одеваться.
— Тебе помочь?
— Я сам.
Гордо расправив плечи, Антошка вышел из комнаты. Очень скоро Марина услышала в соседней комнате голос сына:
— Дядя Женя, а ты в садик ходил?
— Ну конечно. Все ходят в садик.
— Почему?
— Родители ходят на работу, а дети в садик. Так устроен мир.
— А ты заберешь меня сегодня из садика?
— Не знаю. Не хочу тебе обещать. Если получится, заберу.
Мальчик прошлепал босыми пятками в свою комнату и открыл шкаф с одеждой. Вздохнув с облегчением, Марина встала с кресла и принялась собираться на работу.
Когда девушка вошла в спальню, Антошка с сопением натягивал носки.
Марина открыла шкаф и окинула взглядом свой скромный гардероб. Обычно она не придавала значения тому, во что одета. Но сейчас, когда в ее жизни появился Евгений, хотелось выглядеть лучше, чем всегда, хотелось, чтобы он увидел, что она красива и способна привлечь мужское внимание. Марина задумчиво посмотрела на то, какая погода за окном, а потом перевела взгляд на лежащую перед ней одежду. Вытащив легкое платье, девушка подошла к зеркалу. Прищурив глаза, критически осмотрела свое отражение.
— Мама, а почему ты так на себя смотришь? — поинтересовался Антошка, стоя рядом с ней в трусах и носках.
— Хочу понять, идет мне это платье или нет.
— Идет, — произнес мальчик серьезно, тоже прищурив глаза. — Очень идет.
— Ой, много ты понимаешь! — усмехнулась Марина. — Такое только взрослые знают.
— А давай дядю Женю спросим?
— Не выдумывай! — Нахмурившись, Марина тут же опустила платье. — Сама разберусь.
— Дядя Женя! — завопил Антошка пронзительно. — Дядя Женя, скорее иди сюда!
Евгений тут же прибежал на детский крик.
— Что случилось, Антошка?
— Скажи, маме идет это платье? Она не может решить.
Евгений посмотрел на Марину, по-прежнему державшую платье в руке.
— Покажешь? — улыбнулся он. — Иначе я не пойму.
Марина подняла платье и приложила его к себе.
— Да что тут смотреть… — смущенно пробормотала она. — Платье как платье.
— Тебе к лицу синий цвет, — сказал Евгений, глядя на Марину. — Твои глаза становятся еще ярче…
Антошка восхищенно смотрел на мать.
— Спасибо. — Лицо девушки залилось румянцем. — Значит, его и надену.
Бросив на нее еще один взгляд, Евгений вышел из комнаты.
Марина редко пользовалась косметикой, но теперь ей захотелось стать очень красивой. Она достала тушь для ресниц и, открутив, извлекла кисточку.
— Засохла, — произнесла девушка. — Я так и знала…
— Что? — Антошка натянул джинсы и теперь застегивал молнию.
— Ничего, — ответила Марина и с досадой плюнула на кисточку. — Ничего…
Поелозив немного кисточкой в тюбике, ей кое-как удалось размочить тушь. Широко открыв глаза, девушка принялась красить ресницы.
— Ой, мам, — засмеялся Антошка. — Ты такая смешная!
— Не мешай, а то в садик опоздаем.
Антошка резвился, глядя на Марину, но она, не обращая внимания на его смех, продолжала накладывать макияж.
Евгений стоял у окна и смотрел на людей, спешащих через двор к остановке. Но он не видел их, потому что все его мысли вращались вокруг одного события — убийства, совершенного вчера.
По иронии судьбы Евгений отсидел в тюрьме срок за убийство, которого не совершал, а теперь лишил жизни человека, но вряд ли его за это кто-то накажет. Убить человека оказалось значительно проще, чем осознать содеянное и смириться с этим. Евгений понимал, что оказался в безвыходном положении и убил не ради удовольствия или корысти, а чтобы спасти свою жизнь. Тем более что Салазкин явно не относился к той категории людей, о которых стоит горевать. Младший лейтенант был подонком, негодяем, без которого мир стал значительно лучше. Почему же тогда на душе так тяжело? Почему угрызения совести мешают спать?
Перед мысленным взором Евгения стояли глаза Салазкина: широко распахнутые, полные ужаса перед неизбежной гибелью, поджидающей его внизу. Потом полицейский исчез из виду, а до ушей Евгения долетел красноречивый звук. Это было последнее, что совершил младший лейтенант Салазкин в своей жизни: издал характерный звук, расплескав кровь и мозги по плитам. Печальный, жалкий конец. Это не Бог так распорядился, это сделал он, Евгений.
Всю ночь и целое утро Евгений старался оправдать свой поступок, но легче ему почему-то не становилось. Он думал о том, почему звери не чувствуют угрызений совести, когда убивают кого-то. И почему нормальный человек не должен поступать как зверь.
А еще Евгений думал, что вчера в нем словно сломалась какая-то важная деталь, без которой механизм продолжает работать, но уже не так, как прежде. В один момент изменилось его отношение к миру и к жизни. Евгений чувствовал, что преступил черту, и теперь мало что было более значимым, чем то, что он совершил.
