Она была такой красивой, воздушной и почти прозрачной во тьме. Малика не знала ее лица, но почему-то сразу сообразила, что эта женщина имеет самое непосредственное отношение к ней, умирающей малышке. Мама присела на кровать, положила ладонь на лоб, покрытый спекшейся кровью, и сказала:
– Твое время еще не пришло. Ты поднимешься на ноги, вырастешь и встретишь того, кто пожмет твою руку и скажет, что все будет хорошо. И тогда все на самом деле будет правильно и хорошо, и ты будешь счастлива, моя маленькая обезьянка.
Начиная с того вечера Малика, сама о том не подозревая, начала видеть духов умерших, а еще спустя несколько месяцев дядька продал ее путешествующему ведьмаку.
Маленькая ведьма забыла о том, что ее навещала мать, но потом, много лет спустя, воспоминания вернулись. Не прекрасное лицо, сквозь которое был виден огонек одинокой свечи, а сказанные слова. Встретишь того, кто пожмет твою руку и скажет…
Стоя на пороге, Малика вцепилась в локоть Альвена. Ее бил озноб – то ли от пережитого, то ли от нахлынувшего дурного предчувствия.
– Малика, – словно сквозь толстый слой ваты, донесся спокойный голос лунного лорда, – Малика, возьми себя в руки. Сейчас мы спустимся вниз, сядем в экипаж и уедем из Пражена. Ты ведь… решила?
Она кивнула, выстукивая зубами барабанную дробь.
– Все будет хорошо, – одними губами произнес лунник и, подавшись вперед, быстро поцеловал ее в лоб.
«Да, все будет хорошо», – повторила она про себя, – «мама, ты ведь не обманывала?!!»
Эдвард вышел на лестничную площадку. Он казался чересчур бледным, но спокойным – «как мертвец» – подумала Малика и тут же обругала себя последней дурой.
Йоргг! Она больше не будет придумывать себе новые страхи.
Вообще больше не будет никаких страхов: они с Альвеном навсегда уедут из Пражена, найдут подземные врата и будут жить долго и счастливо.
Малика твердила себе это, пока обходила жалкое, иссушенное годами тело консъержа, пока спускалась по ступенькам.
Она повторяла слова «долго и счастливо», проходя мимо стройных кипарисов, остриженных пирамидками.
И только когда раздался странный свист, а за ним – вопль Эдварда, Малика запнулась.
Оборачиваясь, ведьма уже знала, что увидит: Вирс медленно падал на нее, а из основания шеи торчала черная рукоять метательного кинжала.
– Ма… – хрипло выдохнул Эдвард, и было непонятно, то ли он хотел в последний раз произнести ее имя, то ли звал мать. В следующий миг у него изо рта хлынула темная кровь, в карих глазах появилось удивление, быстро сменившееся обидой.
Эдвард продолжал оседать на мостовую, и Малика никак не могла найти в себе силы отпустить его, разжать руки… Она оторвала взгляд от мелового лица агента Вирса, который как-то незаметно умудрился стать ей добрым другом, оторвала всего лишь на мгновение – но его с лихвой хватило для того, чтобы заметить мужчину в черном. Он быстрым шагом вышел из-за остриженного пирамидкой и, не обращая внимания на собирающуюся толпу, зашагал прочь.
А потом в ее душе что-то противно заскрежетало и сломалось, как будто часовщик неловко прижал пальцем очень важную пружинку.
Мир подернулся багровым, тело пронзила внезапная и острая боль, затем раздался треск рвущейся ткани, которому Малика уже не придала значения.
Единственное, что было интересным для нее, так это убийца Эдварда. И она метнулась к нему, с удивлением заметив, что рук больше не было. На их месте оказались звериные лапы с острыми загнутыми когтями.
…Все получилось быстро. Даже слишком.
Вкус крови во рту, чувство торжества, странное удовлетворение. Сила, пульсирующая в каждой мышце.
Малику кто-то звал, но она не хотела слушать. Более всего она желала, чтобы солоноватая волна, накрывшая ее с головой, никогда не схлынула. Вокруг замелькали перекошенные лица тех, кто был для добычей. Ха! Они разбегались кто куда как тараканы, но кое-кто все же опоздал. Маленькое, беззащитное существо в платье беспечного розового цвета. И в этом жалком существе, предназначенном для пира сильных мира сего, пульсировали кровь вперемешку со страхом и непониманием происходящего.
Она рассмеялась и медленно двинулась вперед, наслаждаясь каждым мгновением, смакуя каждый вопль ужаса. Перед ней, как из-под земли, вырос жалкий человечишко, и Малика хотела было отшвырнуть его прочь, но… Она ошиблась. Перед ней был такой же зверь, как и сама она. Сильный, могущественный, проживший много лет.
– Если ты не остановишься, мне придется тебя убить, – сказал он, – самое время остановиться и вспомнить о том, кто ты есть.
Вспышка света.
И вот уже снова она стала маленькой девочкой, которую толкнули под мчащуюся карету.
Малика отпрянула от сородича, принявшего человеческий облик и, визжа от ужаса, бросилась прочь не разбирая дороги.
Она мчалась, сбивая с ног редких прохожих, царапая когтями камни мостовой, оскальзываясь, падая на задние лапы.
«Всеблагий, это же я!» – кричала никому не нужная нищенка четырех лет от роду, – «неужели ты меня оставишь?!!»
«Это я, Малика Вейн», – повторяла тридцатилетняя ведьма, чей век, как правило, долог.
«Это я», – присоединилось то страшное и странное существо, имя которому – лунный зверь. Лунник.
Спину начало ломить, и, чтобы избавиться от этого неприятного ощущения, Малика распахнула крылья, забила ими, гоняя по мостовой мусор.
«Надо прыгнуть», – подсказал кто-то, и она послушалась. Оттолкнулась изо всех сил от земли, и…
«Всеблагий, что же я натворила?» – успела подумать Малика.
Перед глазами так и стояло видение: скорчившаяся детская фигурка в розовом платье. Ведьма не помнила, успела ли убить ту девочку, и поэтому быстро погружалась в пучину безумия.
«Весь вопрос в том, сможешь ли ты себе это простить, дорогая», – сказал кто-то голосом Дэлина Сильвана.
Малика врезалась всем весом в макушку дерева и начала падать вниз, переворачиваясь и ломая ветки.
* * *
…Когда Малика пришла в себя, мир все еще был окрашен кровью, но не густо – а так, словно на запачканное место уже плеснули водой. Ствол величественного, искореженного стихиями дуба казался розовым, на плотных глянцевых листьях играли алые блики, багровый свет струился с небес, просачиваясь сквозь прорехи в кроне.
Ведьма пошевелилась и зашипела, поминая Йоргга. Все тело саднило, тянуло и болело, словно ее хорошенько отходили дубинками. Малика повернулась набок, оперлась рукой о траву и кое-как приподнялась. Под мышкой что-то болталось и мешало, ведьма механически провела пальцами над локтем и застонала скозь зубы. Ну конечно же! Ее кожа, растянутая, сморщенная…
Ведьма приходила в себя, и с каждым мгновением ей становилось все страшнее: она оказалась одна, в лесу и, в довершение ко всему, совершенно голая. Разве что завернуться в собственную кожу как в плащ?..
