Словно подсказка небес, раздался телефонный звонок.
Это был адвокат Вячеслав Васильевич.
– Людмила Анатольевна, вам не о чем
беспокоиться, – бодро начал он. – Вдова ввела вас в заблуждение,
покойный имел право завещать свое имущество.
– Разве оно не нажито в браке?
– По документам – нет. Господин Крылов подстраховался,
все объекты недвижимости оформлены как подарки, чтобы супруга не имела права
претендовать на них при разводе. В частности, квартира на Лесной улице подарена
Валерию Ефимовичу матерью, Крыловой Раисой Тимофеевной.
Я подскочила на месте.
– Как? Разве у Крылова есть мать?
– У каждого человека есть мать, хотя бы
биологическая, – резонно заметил юрист.
– Нет, я имела в виду: она еще жива?
– Чего не знаю, того не знаю. Дарственная на квартиру
составлена шесть лет назад, так что, возможно, жива. В бумагах фигурируют ее
паспортные данные, если хотите, я скажу место регистрации.
Конечно, я хотела. Оказалось, что Раиса Тимофеевна живет в
Балашихе. Да это же совсем рядом с Москвой! Я тут же отправилась в путь.
Трясясь в метро, я раздумывала вот о чем. Странно, если мать
Крылова жива, то почему не появилась на похоронах? Неужели Яна не сообщила ей о
смерти сына? Я с ужасом подумала, что эта горькая миссия выпадет на мою долю.
Балашиха оказалась милым городом с современной
инфраструктурой. Пока я ехала в маршрутке, постоянно натыкалась взглядом на
новостройки. Насколько я знаю, цены на квартиры здесь ненамного отличаются от
московских, и тем не менее объемы строительства поражали.
Однако район, где обитала Раиса Тимофеевна, выглядел не так
презентабельно. Улицы были застроены преимущественно панельными «хрущебами».
Нужный мне дом располагался рядом с Горьковским шоссе, грузовые машины с
грохотом проносились прямо под окнами.
Кодового замка на подъезде не было, я поднялась на последний
пятый этаж и нажала на кнопку звонка.
– Кто там? – раздался дребезжащий старушечий
голос.
Я спохватилась, что не придумала убедительную «легенду», но
было поздно.
– Я из Москвы, к Раисе Тимофеевне.
Загремел ключ, открылась дверь, и я увидела перед собой
маленькую древнюю старушку в очках.
– Ты от Валерочки?!
В ее голосе было столько радости и надежды, что я ответила:
– Да.
Если разобраться, не очень-то я и соврала.
– Проходи, проходи! – засуетилась старушка, широко
открывая дверь. – Я так рада, что ты наконец-то приехала! Ты, наверное,
Майя? Или Юля?
Вообще-то спутать меня с сестрами довольно сложно. Если
только бабулька никогда их не видела. Или… Я пригляделась: стекла в очках были
такие толстые, что я не смогла даже различить цвет глаз.
Я колебалась ровно секунду.
– Я Майя. А вы видите что-нибудь? Или у вас очки для
красоты?
Старушка улыбнулась.
– Очки у меня для успокоения окружающих. Я, как летучая
мышь, скорее не вижу, а чувствую. Вот, например, про тебя я могу сказать, что
ты красивая девушка, кровь с молоком, не то что нынешние пигалицы. Рост у тебя
средний, волосы светлые, характер веселый. Правильно?
– Все точно, – отозвалась я. – Больше всего
мне понравилось про «кровь с молоком», очень деликатное обозначение лишнего
веса.
– Пока толстый сохнет, худой сдохнет, – заявила
бабулька. – Это я в Ленинградскую блокаду очень хорошо поняла. До войны у
меня были пухлые щеки, как у хомяка. Может, именно они спасли меня от голодной
смерти. Мы с Раей выжили, а наша третья сестра Наташа умерла, два годика ей
было.
Я сообразила, что передо мной не Раиса Тимофеевна.
– Извините, бога ради, а как ваше имя-отчество? Я
что-то запамятовала.
Старушка ничуть не обиделась.
– У вас, молодых, и других дел полно, чтобы наши
стариковские имена-отчества запоминать. Лидия Тимофеевна я, для тебя просто
баба Лида. Проходи в комнату, чего в коридоре-то стоять!
Комната была обставлена скромно. Два дивана, неуклюжий
трехстворчатый шкаф, буфет, полированный стол с двумя стульями. Пахло
лекарствами и старостью. Обычное жилье российских стариков, вынужденных
крутиться на одну пенсию.
Баба Лида села на диван около окна, я устроилась рядом. На
диване лежали подушки, связанные крючком. Я взяла подушку в руки, нитки были
старенькие, но вязка ровная, старательная. Хозяйка опять продемонстрировала
чудеса ясновидения.
– Это Раечка вязала.
– Баба Лида, а где Раиса Тимофеевна? Мне бы ее
повидать…
– Навестить могилку хочешь? – умилилась
старушка. – Я тебе расскажу, как до кладбища доехать. Садишься на автобус,
который идет в сторону Купавны…
Значит, Раиса Тимофеевна умерла. Когда же это случилось?
– Место тысяча триста восемьдесят восьмое, –
продолжала баба Лида. – Завтра как раз будет третья годовщина. Майечка,
может, заодно оградку на могилке покрасишь? Я бы сама, но, боюсь, не справлюсь.
Нет, я бы покрасила на ощупь, но туда ведь еще дойти надо. А я теперь ходок
только до туалета и обратно.
– Конечно, покрашу, баб Лид, какой разговор!
– У меня полбаночки краски осталось, посмотри на
балконе.
– Не беспокойтесь, сделаю в лучше виде.
– Ой, – спохватилась старушка, – что же я
сижу, дурында! Ты же с дороги, наверняка есть хочешь!
Я принялась отнекиваться.
– Нет-нет, без чая я тебя не оставлю, – решительно
заявила хозяйка, направляясь на кухню.
Я последовала за ней. Лидия Тимофеевна передвигалась
уверенно, быстро дотрагиваясь до предметов, прежде чем сделать шаг. Она налила
воду в чайник со свистком, поставила его на плиту, достала из холодильника
масло, калорийную булочку с изюмом… Я порывалась ей помочь, но старушка
отвергла помощь.
– Уж в своем-то логове я ориентируюсь!
Розетки в квартире, как и у меня дома, держались на честном
слове. Опять же газовая плита для практически слепого человека – источник
повышенной опасности.
– Как же вы одна живете? Вам кто-нибудь
помогает? – спросила я.
– Из соцзащиты приходит женщина, – отозвалась баба
Лида.
Я уставилась на грязный линолеум. Интересно, входит ли мытье
полов в ее обязанности?
Старушка словно прочитала мои мысли.
– Конечно, с нее особо не спросишь. Продукты покупает,
и на том спасибо. Вот когда мы с Раечкой жили, в квартире были чистота и
порядок.
– А долго вы с ней жили?
