– Да, таков был ваш первоначальный план. Но положение изменилось.
– Ничего не изменилось. Действительно не изменилось. Мои цели не изменились.
Он стиснул челюсти.
– Все изменилось. Поверьте мне: брак тоже не входил в список моих приоритетов. Я был женат. Я не верю, что смогу снова влюбиться. Ни одна женщина никогда не заменит мою жену.
– Не стоит из-за меня нарушать ваши брачные обеты.
Он за подбородок приподнял ее лицо.
– Я сделаю это не из-за вас. Я сделаю это ради нашего ребенка. Полагаю, вам это понятно.
– Не надо намекать, что благополучие ребенка ничего для меня не значит!
– Тогда не ведите себя подобным образом. Это эгоизм, Элисон, чистой воды эгоизм – то, что вы отказываетесь выйти за меня. – Темные глаза зажглись опасным огнем, и ответный огонь запылала у нее внутри. Что это? Гнев и желание – вот что.
– А с вашей стороны это простое упрямство – считать, что правы исключительно вы!
– Сколько страстности. – Он провел ладонью по ее щеке. – Жаль, что вы вложили всю страстность только в этот порыв.
– Как еще вы хотите, чтобы я вам ответила?
– В моей постели, – отчеканил он каждое слово.
– Для меня это равнозначно тому, чтобы пойти к алтарю, – резко ответила она.
У него на губах заиграла улыбка, не предвещавшая ничего хорошего.
– Это звучит как вызов, cara, а я не тот человек, которому бросают вызов.
– Вы сами бросаете вызов, Максимо. Вы упрямы, но, поверьте мне, я не робкого десятка.
– Охотно верю. Вот почему вы меня так сильно заинтересовали. Вы – женщина, которая знает, чего хочет.
– Правильно. И поэтому брак с вами стал бы большой глупостью с моей стороны.
– Но это единственный логический выход. Надеюсь, что вы придете к такому же заключению.
Он отвернулся и пошел дальше по коридору, словно разговора и не было. Элисон пошла за ним следом, хотя бы потому, что не хотела потеряться в лабиринте коридоров. Ее опять начало подташнивать, а соленых крекеров у нее с собой нет.
Максимо больше не произнес ни слова. А вдруг он прав? И брак – это единственный выход?
В США быть матерью-одиночкой не проблема, для нее по крайней мере. Но это другая страна, к тому же ее ребенок королевской крови.
Ей стало грустно. Не этого она хотела для своего ребенка. Она рисовала себе в мечтах совсем простые картинки: вот они вдвоем сидят за маленьким кухонным столом – у них семейный обед, потом раскрашивают картинки и рисуют. Никакой пышности, никаких дворцов. Если ей придется выйти замуж за Максимо, то их ребенок будет следующим претендентом на престол. А если не выйдет, то его или ее эта участь минует. Элисон честно не знала, что лучше. Она мечтала о нормальном детстве для своего сына или дочки, но чего захотят они? Не возненавидят ли ее за то, что отказала им не только в полноценной семье, но и в знатном происхождении? Слишком тяжелое решение ей предстоит принять. Единственное, в чем она уверена, – это то, что для своего ребенка она хочет самое лучшее. Если бы только уяснить себе, в чем заключается это самое лучшее.
– Вот ваша комната. – Максимо открыл одну из дверей и пригласил ее войти.
Элисон оглянулась на бесконечный коридор. Ну почему она не пересчитала двери, пока они шли? Дорогу обратно она ни за что не найдет.
– Не волнуйтесь. Позже я провожу вас, – с легкой усмешкой сказал он.
– Бизнесмен, принц и знаток чужих мыслей?
– Уверяю, что не умею читать мысли других. Вот лица – да. А у вас на редкость выразительное лицо.
Элисон приложила руку к щеке. Она всегда гордилась своим самообладанием, в том числе и умением не показывать свои мысли. Ей не нравится, что он догадался, о чем она подумала.
– Не беспокойтесь, – произнес он, – всем это не очевидно, но когда вы волнуетесь, то у вас между бровей появляется маленькая складочка.
Она рассеянно потерла лоб.
– Ну кто же так не делает?
– Вам не нравится, что я вижу, когда вы волнуетесь?
– А вам понравилось бы, если бы я смогла понимать ваше настроение?
Он нахмурился:
– Я не считаю себя эмоциональным человеком.
– Вы были весьма эмоциональны, когда узнали про ребенка, – мягко заметила она.
– Да. Разумеется. Любовь, которую родители испытывают к ребенку, превыше всего. Это так же естественно, как дышать.
– Не для всех. – Она подумала о своем отце. Он был не в состоянии никого любить после потери младшей дочери.
– Для меня это так. – Лицо у него напряглось, челюсти плотно сжаты. – Селена и я… мы очень хотели детей.
Впервые Элисон подумала о том, каково ему знать, что его ребенок не от жены, а от другой женщины. У нее были планы, и то же самое можно сказать о Максимо. Когда он представлял своих детей, то видел и свою жену, женщину, которую любил. Сердце у Элисон сжалось. Она не хочет его жалеть, не хочет его понимать, не хочет знать, почему он может быть прав, предлагая ей брак. Но она поняла его. В этот момент поняла.
– Может, вы немного отдохнете? Мы встретимся с моими родителями за обедом часа через два. Ваши вещи уже принесли. – Максимо, видно, решил закончить обсуждение прошлого, а она не собирается его ни о чем спрашивать.
Элисон вошла в комнату и изумилась. Комната была достойна принцессы. Пушистые кремовые ковры, бледно-лиловые стены, фиолетовое покрывало на кровати, золотистого цвета полог. Эта комната – воплощение женской фантазии. Элисон не могла не подумать о том, для кого это создавалось. Для любовницы принца? Трудно предположить, что такой мужчина, как Максимо, может долго обходиться без женского общества.
Помимо воли в голове возникло следующее видение, словно кадры в кино: руки Максимо сжимают женские бедра, ладони накрыли полную грудь, он целует белую изогнутую шею. А волосы… белокурые волосы разметались по подушке. Она растерянно заморгала, и картинка исчезла. Стыд охватил ее. Вот ужас! Она увидела себя любовницей Максимо. Смех да и только. У нее нет желания спать с ним, а он вряд ли захочет уложить в постель двадцативосьмилетнюю девственницу. Есть мужчины, которые приходят в восторг от того, что он – первый у женщины, но Элисон считала, что в ее возрасте это уже выглядит так, будто с ней не все в порядке.
– Очень красиво, – выдавила она.
– Рад, что вам нравится. Вам что-нибудь принести?
К горлу снова подкатила тошнота.
– Да. Соленые крекеры. И какой-нибудь напиток с имбирем, если можно.
Он озабоченно сдвинул брови:
– Вам плохо?
– Мне почти все последнее время плохо.
– Это нормально?
