– Что ты имеешь в виду?
– Ну, какой тип магазина ты собираешься открыть?
– Это будет мой тип магазина, – заявила Сюзанна, наслаждаясь растерянностью мужа.
Потому что Сюзанна создавала нечто прекрасное, претворяя в жизнь свою мечту, и ни муж, ни партнер по бизнесу ей был не нужен. Получив полную свободу действий, она с удовольствием развешивала вдоль полок дармовые китайские фонарики, расставляла таблички, написанные ее каллиграфическим почерком, красила половицы в бледно-фиолетовой цвет, потому что ей так захотелось. Расставляла столы и стулья, купленные по дешевке на распродаже и перекрашенные краской из пробников, совсем как в тех кафе, где она устраивала посиделки с подругами. Именно стулья помогли Сюзанне уловить самую суть: глядя на них, она поняла, что устраивает себе волшебный уголок, свободный от зашоренности и предрассудков, а именно место, где она, отгородившись от глаз окружающих ее провинциальных кумушек с их мещанскими суждениями, опять сможет чувствовать себя как дома.
– Так какой профиль у вашего магазина? – увидев старинную раму в витрине, с едва заметной насмешкой в голосе поинтересовался один из местных торговцев антиквариатом.
– У меня… У меня просто магазин, – ответила Сюзанна, решив не обращать внимания на его презрительно поднятые брови.
Но свое заведение она гордо назвала «Эмпориум Сюзанны Пикок»
[4]. Название на вывеске было написано бело-голубыми буквами, а под ним нарисовано павлинье перо. Нил посмотрел на вывеску со странной смесью страха и гордости. Уже позже он признался жене, что пытался решить вопрос, сможет ли спокойно пережить еще одно банкротство, если магазин прогорит, учитывая, что над входом красуется его, Нила, фамилия.
– Не прогорит! – отрезала Сюзанна. – Не стоит смотреть на вещи так негативно.
– Тебе придется здорово попотеть, – сказал он.
Но сомнения Нила ее нимало не волновали. У нее не было сил с ним спорить. Она теперь отлично спала.
И вообще, если не считать товара для магазина, она уже несколько недель ничего не покупала.
– Вы открыты?
Сюзанна оторвала глаза от пятна на полу. Церковные свечи показались ей хорошей идеей во время закупок у лондонского оптовика, но теперь, когда она смотрела, как дамы в зеленых стеганых жилетках одна за другой проходят мимо ее витрины, равнодушно или презрительно щурясь на выставленные за стеклом вещи, у нее невольно возник вопрос: а не слишком ли космополитичны ее вкусы? Да, расшитые бисером сумочки были очень нарядные и вполне в ее вкусе, но, как не уставал повторять Нил, нет никакого смысла приобретать красивые вещи, если никто в округе не будет готов их купить.
– Еще нет. Скорее всего, в понедельник.
И тем не менее женщина вошла внутрь, закрыла за собой дверь и принялась восторженно озираться по сторонам. Вместо зеленой жилетки на ней была красно-коричневая куртка с капюшоном, на голове – вязаная пестрая шапка, из-под которой торчали во все стороны седые космы. Поначалу Сюзанна решила, что перед ней обычная бомжиха, но, приглядевшись, заметила приличные туфли и не менее приличную сумку.
– Не правда ли, здесь очень славно? День и ночь по сравнению с тем, что было. – Сюзанна поднялась с пола.
– Да-да. Видите ли, когда я была еще маленькой, здесь был продуктовый магазинчик. Вон там лежали фрукты… – Женщина махнула рукой туда, где теперь стояли столы и стулья. – А вот тут овощи. Ой, а еще здесь торговали домашними яйцами. Они держали кур на заднем дворе. Но насколько я понимаю, разводить кур вы не станете. – И она рассмеялась собственной шутке.
– Вы правы. Я скорее…
– А зачем эти столы? Вы что, будете подавать здесь еду?
– Нет.
– Люди любят места, где можно поесть.
– Для этого нужна лицензия. Нет, я буду подавать кофе. Типа эспрессо.
– Эспрессо?
В такие моменты Сюзанна сразу теряла весь свой благоприобретенный оптимизм. Как можно продавать кофе в городе, жители которого не знают слова «эспрессо»?
– Это кофе такой. Очень крепкий. Подается в маленьких чашечках.
– Что ж, полагаю, неплохой способ увеличить прибыль. Я всегда говорила, что в кафе на Лонг-лейн чай наливают в слишком маленькие чашечки. Думаю, они таким образом тоже увеличивают прибыль.
– Эспрессо принято подавать в маленьких чашечках.
– Дорогая, не сомневаюсь, они говорят то же самое. – Женщина подошла к витрине и, что-то бормоча себе под нос, принялась перебирать выставленные там вещи. – Что бы это могло значить? – Она взяла в руки абстрактный рисунок в старинной раме.
– Да ничего. – В голосе Сюзанны послышались стальные нотки.
Женщина впилась глазами в картину.
– Это что, современное искусство? – произнесла она так, будто говорила на иностранном языке.
– Да.
Боже, если она сейчас скажет: «Так и ребенок сможет», я этого не переживу, подумала Сюзанна.
– Я тоже так смогу. А если я действительно что-нибудь нарисую, вы выставите это на продажу?
– У меня не художественная галерея. Вам стоит обратиться туда.
– Но вы же продаете эту.
– Это единичный случай.
– Но если вы ее продадите, почему бы вам тогда не продать еще одну? Я хочу сказать, спрос определяет предложение.
Сюзанна начала терять терпение. Она и в лучшие-то времена легко выходила из себя. А сейчас были далеко не лучшие времена.
– Было очень приятно побеседовать, но, боюсь, меня ждут дела. – Сюзанна вытянула вперед руку, явно собираясь выпроводить назойливую посетительницу, но так и осталась стоять посреди комнаты.
– Я действительно выросла в этом городе. По профессии я швея, но когда вышла замуж, пришлось уехать отсюда. Тогда многие из нас так делали. – (Господи! Она, кажется, собирается рассказывать тут историю своей жизни. Сюзанна в отчаянии огляделась по сторонам, выискивая предлог избавиться от странной тетки.) – Мой муж умер через три года после того, как мы поженились. От туберкулеза. Почти шесть месяцев провел в швейцарской клинике и все равно умер.
– Мне очень жаль.
– А вот мне нет. Он был довольно неумный человек. Но я поняла это лишь после свадьбы. Видите ли, у нас не было детей. Он предпочитал свою губную гармошку.
– Простите? – фыркнула Сюзанна.
Женщина рассеянно пригладила волосы:
– Милочка, он просто не знал, что нужно делать. А я знала, потому что мне мама объяснила. И в первую брачную ночь я его просветила, но он пришел в такой ужас, что сказал: нет-нет, спасибо, не надо, он лучше поиграет на губной гармошке. И вот целых два года каждую ночь мы только этим и занимались. Я читала книгу в постели, а он играл на губной гармошке.
