— Это потому, что я её на котлетной сковородке жарю. «…В 14 часов — „Клуб кинопутешествий“. Экспедиция Тура Хейердала на „Тигрисе“».
— Это как?
— Ну, мама на ней сначала жарит котлеты, а потом сразу я — яичницу. Так вкуснее.
Я вдруг вспомнил, как меня тётя Аня, папина сестра, угощала садовой черешней. Она по столу была рассыпана — крупная, мясистая, с каким-то интересным привкусом. Я прямо, помню, полстола тогда съел. А потом оказалось, что тётя Аня до этого на столе пельмени лепила с бараньим фаршем.
«…Программа „Сельский час“. В 18 часов — „Международная панорама“».
Мы съели яйца и вытерли сковородку хлебными корками — любо-дорого посмотреть. Дикторша из телевизора пропала, и вместо неё стали показывать заставку к какой-то доисторической передаче.
— О! «Вокруг смеха» начинается! — заорал Тишка. — Сейчас поржём.
На экране появился худой дядя с постной физиономией. Тихим голосом он стал рассказывать какие-то шутки, а Тишка стал громко смеяться. Он смеётся очень заразительно!
Но мне всё равно почему-то было не смешно. Я этих шуток не понимал, хотя юмор я люблю. Другие люди в пиджаках шутили про дефицит, и про кубик Рубика, и про Олимпиаду-80.
И ещё про какого-то Рональда Рейгана — я так и не понял, кто это. А один рыжий парень со сцены показывал свои часы — электронные, с музыкой — несколько раз подряд. И вообще, мне больше «Камеди клаб» нравится и «КВН» — тоже ничего.
А потом мы с Тишкой посмотрели художественный фильм «Экипаж». Он всё спецэффектами восхищался, когда там самолёт взрывался в конце. Тоже мне — спецэффекты. Надо его как-нибудь сводить в 3D-кинотеатр.
А потом Тишка показывал свой бобинник — катушечный магнитофон. Мы «Амбу» по нему послушали (Тишка так называет группу «АББА», папину любимую) и пошли спать. У них с сестрой кровать — двухэтажная. Тишка залез наверх, а я лёг внизу и накрылся одеялом.
Завтра с утра пойдём на Ленинский.
Шары демонстрантам полопаем.
— А я думал, на демонстрации только эти самые ходят… пенсионеры. И коммунисты ещё.
— А мы кто, по-твоему? — удивился Тишка. — Через пять лет у нас во всей стране наступит коммунизм. Знаешь, как мы тогда заживём? Нам весь мир будет завидовать! У нас с тобой страна знаешь какая? Самая-самая-самая!
— А как же германские игрушки? Шмотки американские?
— При чём тут шмотки? — обиделся Тишка. — Германия вообще нам фашистский враг в недавнем прошлом.
— Ну ты загнул! Война же давным-давно кончилась. А с американцами мы были союзниками.
— Были да сплыли! — огрызнулся Тишка.
А что я такого сказал?
— Тсс! — Он вдруг затаился.
— Ты что?
— Тихо! — Тишка свесился вниз и как будто к чему-то прислушивался. — Показалось, что ли? — Он зашарил руками по стене.
«У этих стен есть уши!» — вспомнились мне папины слова.
Уши? У стен? Что за бред вообще?
— Ты, Костя, какой-то странный, — сказал Тишка.
— Почему?
— Не знаю. Говоришь непонятно, и одежда у тебя какая-то… и рация. Откуда это всё?
Я молчал. А что мне ему ответить?
— Молчишь? А я знаю откуда, — прошептал Тишка — я его еле расслышал.
Я прямо весь похолодел под одеялом от этого шёпота. Неужели он догадался?
— Откуда?
— Оттуда, — сказал Тишка и замолчал там у себя наверху.
— Эй, ты чего?
— А ничего. Я со шпионами не разговариваю.
Со шпионами? СО ШПИОНАМИ?!
Он что, с ума сошёл?
— Да пошутил я! — рассмеялся Тишка. — Пошутил! Ой, умора! — Он прямо-таки катался там, на втором. Прямо вся кровать тряслась от его смеха.
— Я не шпион, — тоже прошептал я.
— Ха-ха-ха! А кто? Ну, кто?
— Я из будущего.
Глава 11
Про дирижабль
— Из будущего он! — фыркал Тишка, шагая между нарядно одетыми мужчинами и женщинами.
Мы примкнули к колонне демонстрантов с завода РТИ — резинотехнических изделий. Потому что они были самые весёлые, эти заводские рабочие. Они улыбались, и к груди у них были приделаны бумажные гвоздики.
А на плечах сидели дети с полиэтиленовыми гвоздиками на палках. Рабочие громко разговаривали, ели пирожки в промасленных бумажках и дружно несли транспарант с надписью «Слава КПСС!». А у одного рабочего в ватнике — такого, немножко с приветом — был баян, и он играл на нём частушки. И ещё плясал вприсядку — прямо в колонне, прямо на ходу.
А тётеньки из соседней колонны, с меланжевого комбината, ему подпевали красивыми тоненькими голосами. И косынки у них плыли по ветру. А из громкоговорителей на столбах пел Иосиф Кобзон. Я его сразу узнал, хотя мне больше нравятся «Токио Хотел».
Я даже залюбовался на них, на всех этих весёлых и задорных демонстрантов.
У нас демонстрации же совсем не такие сейчас. Это потому, что на них ходят только угрюмые личности, а молодёжь — нет. Она у ЦУМа собирается по вечерам. И народу у нас на демонстрациях раз в сто или в двести меньше. А тут — весь Ленинский перекрыли, кругом красным-красно.
