— Здорово! — Меня облепили со всех сторон, даже на голову навалились. И девчонки хихикать перестали. — Дай позырить!
— …Музыку тоже — качаешь из интернета и слушаешь, клипы там, — всё больше распалялся я.
— Ух ты! Чётко!
Я прямо себя каким-то Миклухо-Маклаем ощущал, человеком с луны на острове папуасов. Я прошлым летом про него читал. Приятное, надо сказать, ощущение.
— …Часы ещё, понятное дело, вай-фай, тачскрин, блютуз…
Всего этого, конечно, в моем бананофоне не было и быть не могло. Мне папа свой древний по наследству передарил. Из нашего класса айфон только у Коли Христаради был, ему с папой больше всех повезло. Он с папой на частном самолёте в Брюссель за устрицами летает и в Тоскану на мастер-классы сомелье. Но моим папуасам этого знать было не обязательно.
— И что, у вас в Москве у всех такие? — спросил кто-то из девочек.
— У некоторых есть. Смотри, сюда щёлкаешь — и фотка готова!
— А ну-ка, меня щёлкни, — сразу потребовал Светофор.
— А шнурки тебе не погладить? — ответил за меня Тишка.
— Так! Звонок для кого был?
— Атас, классная!
Я моргнуть не успел — все уже по своим местам сидели. Вернее, стояли.
В кабинет вошла Тишкина учительница.
На голове у неё был какой-то странный бублик. Но самое странное было даже не это. А то, что это была никакая не Тишкина классная, а моя.
Цецилия Артуровна.
Глава 6
Глубоко в душе
Цецилия Артуровна потрогала свой бублик и громко сказала:
— Баран, это кто рядом с тобой сидит, такой подозрительный?
Она прямо так и сказала: «баран» и «подозрительный». Какая была Цецилия Артуровна, такая и осталась.
Хотя нет, теперь ей было лет двадцать — тридцать, совсем ещё молоденькая. Я её только по очкам узнал. У неё очки такие смешные — роговые, с двойными стёклами, в неподражаемом стиле «Мымра». И ещё я её по носу узнал. Нос у нашей Цецилечки (мы её ласково между собой Цецилечкой зовём)…
Нос у неё, одно слово, выдающийся. Вперёд и вширь. Такой раз увидел — век помнить будешь, даже если остальное лицо менялось в течение лет. Такому носу надо не то что поэмы посвящать — памятники ставить! Такому носу вместе с его обладателем не в средней школе города Барнаула самое место, а на каком-нибудь ледоколе «Красин», который вспарывает льды и кромсает в крошево айсберги.
— Баран, ты оглох? Я спрашиваю, что это за товарищ в иностранной рубашке? — Цецилечка сделала свою незабвенную кислую мину.
Выходит, у Тишки фамилия Баран?
Не повезло парню.
— Это не товарищ, Цецилия Артуровна, — сказал Тишка. — Это мой двоюродный брат Костя из Москвы. У него чудовищный полип в грудной клетке — с яйцо страуса. Ему доктор климат сменить рекомендовал. Вот он к нам в Сибирь и перебрался — полип вымораживать. Его к нашему классу прикрепили.
ПОЛИП?! Чего он несёт? С ума сошёл, что ли?
— Из Москвы, значит? — переспросила Цецилечка. — Надолго?
— Как получится, — уклончиво ответил я.
Со здоровьем я шутить не любил, особенно мне в Тишкином рассказе не понравился полип. Человек я суеверный, что не всегда удобно.
Помню, однажды по пути в школу я встретил чёрную кошку — она перебежала мне дорогу. Я, как положено, плюнул через левое плечо три раза, свитер шиворот-навыворот надел и то место обошёл задом наперёд. Гляжу, а она опять мне наперерез бежит, да ещё себе через плечо на ходу поплёвывает. А потом молнию на животе расстегнула, чёрную шкуру с себя сняла и в серой дальше побежала. В булочную на углу — я за ней проследил.
— Ты глухой? — Цецилечка стояла возле нашей парты. — Я спрашиваю, вы строение птиц уже проходили?
— Птиц? — с усмешкой повторил я. — Берите выше, Цецилия Артуровна. Мы на прошлом уроке строение скелета человека проходили.
По классу прошелестел шепоток.
Что я несу? Что несу? Зачем это мне ещё?
— Я обучался в школе для подрастающих вундеркиндов, по ускоренной программе Зайцева-Бронникова. — Меня несло как в тифу. Это я, видимо, подхватил от Тишки. — Нас готовили в спецагенты по борьбе с вооружённой преступностью.
— Отлично, — говорит Цецилечка. — Иди тогда отвечай. А мы с интересом послушаем.
Они и правда слушали меня с неподдельным интересом, всем классом. А мне только того и надо. Я прямо сам себя не узнавал! Обычно я скромен на публике.
Я вышел к доске и встал рядом со скелетом. Он ласково, как мне показалось, улыбнулся и сказал: «Давай, Костя, не подкачай! Мы тебя слушаем».
— Перед нами скелет человека! — как в филармонии, объявил я. — Вот тут, — я ткнул указкой скелету в темечко, — у скелетообразного человека находится череп. В двух словах — черепная коробка. Если мы с вами откроем эту коробку, то обнаружим в ней головной мозг хомо сапиенса — «человека разумного».
— Не отвлекайся от темы, — перебила Цецилечка.
— А что? Мозг — это немаловажная человеческого скелета! — поддержал меня Тишка.
Всё-таки он молоток, этот старина Тишка.
— Тишина в классе! Ну, дальше.
— Дальше по ниспадающей тянется позвоночник. Или, поэтически выражаясь, флейта, из которой самым живописным образом произрастают округлые дугообразные рёбра.
— Что делают?
— Произрастают, — уверенно повторил я.
Я почему-то решил, что раз я из будущего, то заранее знаю не меньше ихнего. Вернее, их. Вернее, уж точно не меньше Цецилиного.
Она же только-только пединститут закончила. И не факт, что с красным дипломом. Молоко на губах у неё ещё не обсохло, вот что я вам скажу.
— Рёбер сколько всего?
— Количество рёбер варьируется в зависимости от роста человека и положения его на социальной лестнице, — на голубом глазу заявил я. — Возьмём популярную певицу Шер из Соединённых Штатов Америки. Количество рёбер в её организме гораздо меньше традиционного. Однако, согласно каноническим представлениям римлян о красоте, это её абсолютно не портит.
