— Жень!
— Не трогай его!..
Я проигнорировал крики. Потому что уже бежал со всех ног. Быстро, как только мог. А Мятыш был совсем легкий. Такой легкий, что страшно было держать. И главным казалось — не смотреть на его руки. Я и не смотрел. Я в глаза ему смотрел. И видел, что он уже не плачет. Словно и впрямь поверил в меня, в мою неведомую силу.
— Мы успеем, Мятыш. Обещаю!..
— Кустана-ай! К железке его! К железке тяни-и…
Крик показался удивительно далеким. Неужели все так отстали?
Я мчался, и мох пружинил под ногами, подбрасывая меня выше и выше. Еще тогда — в столкновении с Кайманом — народ признал, что бегаю я здорово. Наверное, даже быстрее всех в Ковчеге. Я и сейчас всех обогнал. Товарищи мои топали далеко позади. Я даже слышать их перестал.
Рука Мятыша переломилась в локте, опала пустым рубашечным рукавом. Значит, и Скелетон не сумел остановить эту заразу. А прошло-то всего ничего. Если это дрянь доберется до плечевого сустава… Там ведь и сердце уже рядом…
Мне стало совсем жутко. И дыхание само собой выровнялось. Я уже не понимал, то ли ноги меня несут, то ли крылья какие за спиной. Кусты стегали по лицу и ногам. Спасибо пружинящей земле, гигантскими прыжками я перемахивал встречные препятствия. На уклоне, где высилась скальная гряда, едва не столкнулся с могучим валуном. Даже ноги подогнул, как можно выше. И ведь перелетел! Словно кто помогал мне. А может, и впрямь помогали. Парни ведь за спиной мысленно были рядом. Славного Мятыша в Ковчеге все любили.
Впереди блеснули на солнце стальные полосы. Пот заливал лицо, разъедал глаза, но этот долгожданный блеск я все-таки рассмотрел…
Хуже всего далась крутая насыпь. Силы совсем меня оставили, я уже просто спотыкался и падал на каждом шагу. И воздуха не хватало. Распахнутым ртом втягивал его, точно пылесос. Пытался глотать кусками побольше, но его все равно было до жути мало. Уже на железнодорожном полотне я растянулся вместе с Мятышем. Рельсы уже вовсю гудели, состав приближался. Правой рукой я кое-как отер лицо. Глаза… Глаза должны быть открытыми. Чтобы робот сумел разглядеть сетчатку…
Обожгло щеку, я глянул на правую кисть. Большого пальца там уже не было. И указательный уменьшился наполовину. Щипало и левую руку, но я больше не стал разглядывать. Важно было не потерять сознание и дождаться.
— Едет… — Мятыш приподнял голову. — Слышишь, Жень?
И этот меня Женькой назвал. Выходит, второй раз за день. Клички настолько въелись в сознание, что и слышать собственное имя было непривычно.
Многосуставная грохочущая змея вылетела из-за леса, понеслась к нам, стремительно вырастая в громадное стальное существо. Я старался не качаться. Смотрел прямо в циклопий глаз летящего локомотива.
Скрежетом ударило по ушам, я продолжал стоять. Оскаленная забралом громада продолжала нестись. Скорость падала, но поезд все равно приближался. Еще быстрее, чем я недавно бежал и скакал с Мятышем на руках.
И все же он остановился. Всего-то шагах в десяти от нас. Я присел на рельсину, хотел опереться рукой, но кисти уже не было. Ноги дрожали, в груди все горело и полыхало. И все же поймав взгляд Мятыша, я коряво попробовал подмигнуть.
— Нормалек. Сейчас эти парни зачешутся…
— Думаешь, успеют?
— Пусть попробуют не успеть.
Мятыш прилег щекой на шпалу. Одной ноги у него уже не было, руки тоже пропали. Понятно, почему было так легко нести мальца.
Я попробовал плюнуть в сторону локомотива, но сил не хватило. И непонятно было, чего мы ждем и дождемся ли. Но Скелетон был умным парнишкой — наверняка, знал, что кричал. И даже расписание, умник такой, прикинул — наверняка соразмерил с моей скоростью. Конечно, спасение могло и припоздать, но сейчас этот замерший на путях локомотив был нашей единственной соломинкой. Это ведь у преподов имелась постоянная связь с диспетчерской и всеми службами. А у нас… У нас был только телефон доверия — и тот располагался в Ковчеге…
Низкий гул стиснул черепную коробку. Я даже подумал сперва, что это начинает кружить голову. Но все оказалось проще. Они все-таки прибыли. Наверное, даже решили, что вот она удача, что наконец-то поймают разбойников, что тормозят поезда, сбивают отлаженное расписание. Но вместо разбойников их ждали на путях два жалких человеческих обглодыша…
Обернувшись, я равнодушно проследил, как с высоты к нам пикируют диски. Даже не один послали, — сразу шесть! Шесть дисков величественно снижались к насыпи. Окружали, чтобы не ушли. Смехота…
— Быстрее, придурки! — я вяло помахал культей. Попробовал привстать с колен, но голову и впрямь закружило. Я всерьез испугался, что сейчас потеряю равновесие и скачусь с насыпи вниз — в бурьян и чертополох. Диски преспокойно улетят, а локомотив двинется с места, отбросив решетчатым забралом то, что останется к тому моменту от Мятыша…
Они не улетели. Один из дисков завис прямо над нами, и что-то там в днище у него отворилось — вроде огромного люка. Нас обдало жгучей волной, неведомая сила потянула вверх. И вот тогда… Тогда я действительно потерял сознание.
* * *
Сначала нас попросту заморозили, чтобы элементарно довезти до ближайшего госпиталя. Далее все пошло быстрее, я мало что помнил, хоть и видел практически все. Огромные светящиеся плафоны и много-много света. Сменяющиеся калейдоскопом лица врачей, чужие голоса, обсуждающие варианты лечения. Видно, какую-то закавыку мы им все-таки сумели подкинуть. Судя по множественным спорам, не все решалось легко и просто. Клетки, пожирающие мою плоть, пытались блокировать, но получалось неважно. Все упиралось в какие-то мутации на генном уровне, в коды, которые лихорадочно перебирал главный госпитальный кибер. В итоге все срослось, и только после этого мне взялись клонировать новые руки.
Кстати, тоже тот еще цирковой номер! Я бы предпочел это время проспать и ничего не видеть. Потому что в первый день это были ладошки младенчика, начинающиеся прямо от моих локтей, а уже через три дня руки стали самыми обычными — разве что чересчур белыми — не исцарапанными и незагорелыми. И слабые они были пока, рахитичные какие-то. И кожа там все время бешено чесалась. Но все равно жить стало веселее. Я и пальцами шевелил, фигуры разные выстраивал, на стене орла показывал, собаку лающую. Тоже, кстати, интересный нюанс. Вроде никто мне этого раньше не показывал, а я преотлично знал, как пальцы сгибать, какие движения делать. И улыбался даже. Хоть и начинало щемить в груди. Занозой знакомой…
Через пару дней мне уже и есть позволяли, как нормальному человеку, а после выдали и планшетник со световым пером. Чтобы писал да рисовал — пальчики разминал. Между прочим, приходил директор Ковчега, Генпалыч, здоровый такой типус с тыквообразной головенкой. Его сопровождали два незнакомых упыря. Пытали насчет случившегося. А что тут было скрывать? Попались, значит, попались. Парней я, конечно, не выдал: сказал, что с Мятышем к озеру подались, — искупаться, дураки, хотели. Только эта версия не прокатила. Оказалось, что всё и про всех они уже без того знали. И следы наши на озере на три сантиметра вглубь успели просканировать, и даже аромаанализатор задействовали — так что информацией владели — будь здоров! — исчерпывающей и пофамильной — кто там был, что делал, куда плевал или нужду справлял. Но это бы ладно! Когда они стали пересказывать наши разговоры, вот тогда я по-настоящему растерялся. То есть век на дворе, конечно, насквозь оцифрованный, только я и понятия не имел, что они располагают такими возможностями! Сначала думал — со спутника как-то там засекли и засняли, но оказалось все проще. Спасибо, хоть ценную информацию получил. Узнал, что любая водная поверхность имеет свою молекулярную память. Короче, то кислотное озерцо нас всех и запомнило. Специальной аппаратурой оттуда и вытянули фрагменты наших бесед и даже зрительные образы. То есть мы-то, дуралеи, глазели в озеро да камешки в него швыряли, а оно нас, получается, фиксировало и запоминало. В речке такой номер, понятно бы, не прошел, а в стоячей воде, да еще населенной плотным слоем биомассы, как выяснилось, можно было хоть фильмы снимать. И все, что творилось на берегу, эти хитрецы скачали потом из озера, склеив этаким сериалом.
