Благодаря нашим пациентам с расщепленным мозгом мы наблюдали этот процесс в действии много раз. Так, например, мы передали слово “колокол” правому мозгу, а слово “музыка” — левому. Пациент сказал, что видел слово “музыка”. Когда его попросили показать на картинку, соответствующую тому, что он только что видел, он выбрал колокол, хотя там были другие картинки, лучше изображавшие музыку. Тогда мы спросили, почему он выбрал колокол. “Ну, — ответил он, — в последний раз, когда я слышал какую-то музыку, это были колокола, звонившие у вас здесь снаружи”. (Он говорил о расположенной неподалеку колокольне.) Его говорящему левому полушарию пришлось состряпать целую историю, чтобы объяснить, почему он указал на колокол. В другом эксперименте мы предъявили слово “красный” левому полушарию пациента, а “банан” — правому. Затем мы разложили на столе ручки разных цветов и попросили его нарисовать картинку левой рукой. Он взял красную ручку (это левое полушарие приняло простое решение) и нарисовал левой рукой банан (запечатленный правым полушарием). Когда я спросил, почему он нарисовал банан, его левое полушарие, совершенно не представлявшее, почему левая рука изобразила именно банан, ответило: “Этой рукой проще всего нарисовать что-то вроде банана, поскольку она слабее”. Опять-таки, левый мозг не сказал: “Я не знаю”, — что было бы самым правильным ответом.
Мы захотели узнать, распространяется ли это запоздалое создание ложных воспоминаний и на объяснение эмоциональных реакций или изменений. Спровоцировав у молодого пациента изменение настроения, мы провели похожий эксперимент. Сначала мы спросили вслух (так что это слышали оба полушария): “Кто ваша любимая... ?” А затем направили только правому полушарию слово “девушка”. Он сразу улыбнулся, покраснел, смутился (изменение настроения) и покачал головой, но сказал, что не расслышал слова. И больше он не мог ничего сказать. У него проявилась нормальная эмоциональная реакция молодого человека, которого спрашивают о девушках, включая отказ обсуждать эту тему, только он сам не знал почему. В конце концов он левой рукой по буквам написал имя своей девушки.
Не играй против крыс в Лас-Вегасе!
Затем мы задумали провести такой эксперимент, который бы показал, что левое и правое полушария по-разному анализируют мир. Мы воспользовались классической для экспериментальной психологии игрой, называемой экспериментом по оценке вероятности. Испытуемый должен угадывать, какое из двух событий произойдет следующим: вспыхнет ли свет над или под линией. Экспериментатор управляет светом так, что в 80% случаев он вспыхивает выше линии, а в 20% — ниже. Оказывается, у крыс в этой игре результаты лучше, чем у людей. Все животные за исключением человека стремятся максимизировать, то есть всегда выбирают тот вариант, который чаще всего случался в прошлом. Крысы быстро понимают, что следует всегда ожидать вспышки над линией. Так они получают награду в 80% случаев. Голуби максимизируют, казино в Лас-Вегасе, дети до четырех лет5. А затем что-то происходит: люди старше четырех лет используют иную стратегию, которая называется подбором по частоте, — пытаются учесть частоту предшествующих событий в своих ответах. Они предсказывают в 80% случаев, что свет появится выше линии, а в 20% — что ниже. Беда в том, что подобная стратегия приводит к большому количеству ошибочных предсказаний, ведь очередность событий носит абсолютно случайный характер. Но даже когда человеку объясняют, что порядок случаен, он пытается искать систему. Для ситуации со вспышкой выше линии человек дает правильный ответ в среднем только в 67% случаев. Мы придумали, как представить эту игру каждому из двух полушарий в отдельности, и обнаружили, что правое полушарие — максимизатор6, как крысы, голуби и дети младше четырех лет. Левое полушарие — вот кто использует подбор по частоте. Оно старается разгадать систему, стремится выявить причину, по которой частота вспышек именно такая, а не иная, и строит объяснительные теории. Мы пришли к заключению, что нейрональные процессы, ответственные за поиск законов развития событий, происходят в левом полушарии. Это оно склоняет человека искать порядок в хаосе. Оно же пытается увязать все факты в единую историю и помещает ее в нужный контекст. Похоже, левое полушарие стремится строить гипотезы об устройстве мира, даже когда налицо доказательства, что никакой закономерности нет. И оно упорно стоит на своем, даже если это неблагоприятно сказывается на результатах деятельности, например, в случае игровых автоматов.
Кажется странным, что левое полушарие ведет себя таким образом, даже когда это непрактично. Зачем нам такая система, которая отрицательно воздействует на точность? Ответ заключается в том, что по большей части она адаптивна, иначе у нас бы ее не было. Варианты развития событий во внешнем мире часто имеют четко выраженные детерминированные причины, так что обладание системой, которая их ищет, дает нам преимущества — везде, кроме Лас-Вегаса.
Интерпретатор в действии
Раз мы поняли, что интерпретатор левого полушария стремится искать объяснения событиям или их причины, мы можем посмотреть, как он работает в самых разных ситуациях. Вообще, его действиями можно объяснить результаты многих прошлых экспериментов, например знаменитого исследования по социальной психологии, проведенного в 1980 году, до открытия этого механизма интерпретации. Добровольцу с помощью грима делали на лице бросающийся в глаза шрам, который он видел в зеркале, и говорили, что ему предстоит разговор с другим человеком и что экспериментатора интересует, отразится ли на поведении собеседника этот физический недостаток испытуемого7. Ему давали указание отмечать любые особенности поведения собеседника, которые, по его мнению, будут реакцией на шрам. В последний момент экспериментатор говорил, что должен смочить шрам, иначе тот растрескается. На самом же деле он без ведома испытуемого стирал весь грим. После встречи испытуемого с другим человеком экспериментатор спрашивал, как все прошло. Все испытуемые рассказывали, что с ними отвратительно обращались и что их собеседники были напряжены и высокомерны. Затем им показывали видео, на которое снимали их собеседников во время встречи, и просили отметить моменты, когда те реагировали на шрам. Каждый испытуемый, как только видео запускали, просил остановить его и, относя это на счет шрама, показывал, что собеседник посмотрел в сторону, и так весь просмотр. Модуль интерпретации испытуемых хватался за первое и самое простое объяснение, какое только мог придумать на основании доступной информации: лицо испытуемого обезображено шрамом, собеседник часто отводит глаза, больше никого в комнате нет, так что отвлекаться ему не на что. Разумное объяснение — собеседник смотрит в сторону из-за шрама. Интерпретатор стремится выявить причину и следствия. Он постоянно объясняет мир, используя данные, которыми обладает в текущем когнитивном состоянии, и стимулы из внешней среды. Любопытно, что во время разговора люди всегда отводят взгляд, однако обычно это проходит незамеченным. Сигнал о том, что собеседник часто смотрит в сторону, достиг сознания наших испытуемых исключительно потому, что они следили за реакциями другого человека и заранее приготовились их выявлять. Вся их история, казавшаяся им в тот момент абсолютной реальностью, строилась на двух неверных предпосылках: (1) что у них на лице шрам и (2) что их собеседник отводит глаза в сторону чаще, чем это обычно бывает. Таким образом, важно помнить, что объяснения интерпретатора хороши ровно настолько, насколько верна информация, которую он получает.
