– Кто знает? – загадочно произнес Вольтер и написал у подножия Нимфы, стоящей рядом с Амуром, другое двустишие: «О нет, ты не мой господин, ты был, ты есть и будешь моим».
– Вот это действительно соответствует истине, – согласился Бюффон. – Роковая власть женщин никогда еще не была так сильна, как сейчас во Франции, для которой законом являются желания госпожи Помпадур.
– Власть женщин не является сама по себе злом, – вмешался Руссо. – Люди еще не вполне осознали, какие выгоды сулит обществу воспитание этой половины рода человеческого, властвующей над другой. Мужчины всегда будут такими, какими их желают видеть женщины, и если вы хотите от них душевного величия и добродетели, научите женщин понимать, что такое добродетель и душевное величие, иначе женщина так и останется дьяволом в ангельском облике.
– Любовь – главный двигатель жизни, и в своих устремлениях человек всегда неосознанно исходит из стремления понравиться, произвести впечатление на представителя противоположного пола. Именно чувственность управляет человеческой волей, дает импульс жизни, – авторитетно заявил Бюффон.
Фальконе с сомнением посмотрел на него:
– Мне кажется, вы преувеличиваете значение чувственности в жизни человека.
– Разумеется, правоверный католик не может так считать. Но разве главная христианская заповедь не есть любовь, и разве не любовь искупает все грехи мира? – Бюффон лукаво прищурился.
Фальконе не принял шутки.
– Это не та любовь, – серьезно ответил он. – Христианство говорит о любви к ближнему, особенно к врагам, к тем, кого любить совсем не хочется, – именно эта любовь искупает грехи, а вовсе не плотское влечение, которое почему-то называют любовью. Это чувство заставляет людей иногда совершать постыдные поступки и предательства, идти на преступление. Но это не есть любовь к человеку, а любовь к удовольствию, – добавил он, вспомнив Луи.
– Но разве не сказал Иисус Христос о Марии Магдалине: «Прощаются ей грехи ее, ибо она много любила, а кому мало прощается, тот мало любит»? – не унимался Бюффон. – И что плохого в том, чтобы любить кого хочешь и когда хочешь? Я за свободу эроса, против религиозного пуританства. Люди должны быть вольны в своих нравах, которым чужды религиозные догмы.
– Я тоже верю во всепобеждающую силу любви, – согласился Фальконе, – но я думаю, что чувства не могут быть выше разума и разумный человек не должен в своей страсти преступать установленных границ…
– Кем и когда установленных границ? – прервал его Бюффон. – Вы, конечно, имеете в виду евангельские заповеди, согласно которым церковь считает, что брак нерасторжим, даже если один из супругов уличен в прелюбодеянии? Но это абсурдно. Мой разум отказывается понять, как вы со своим умом можете верить всем этим сказкам, рассчитанным на невежественных и наивных людей. Зачем нужны какие-то заповеди, когда в мире существуют совсем другие законы? Естественно влечение человека к противоположному полу, а не эти придуманные заповеди. Христианские добродетели невыполнимы для человека. Христианство предъявляет к человеку чрезмерные, непосильные требования, которые противоречат законам природы и естественной натуре человека, эти догмы давят и загоняют внутрь здоровое, естественное начало. Но все искусственно навязанное мешает человеку и наносит вред его здоровью. В своей «Естественной истории» я пишу о вреде сексуального воздержания и психозах, связанных с ним.
Фальконе удивленно поднял брови:
– Я читал вашу «Естественную историю», там вы указываете и на обратные случаи – когда целомудрие не вредит здоровью, во всяком случае меньше, чем половая распущенность.
– Должен же я был бросить кость нашим отцам-иезуитам, – самодовольно улыбнулся Бюффон. – О, если бы люди были способны сохранять целомудрие! Естественным состоянием после достижения половой зрелости является брак. Но брак на всю жизнь между мужчиной и женщиной невозможен. Любовь рано или поздно исчезает, и супруги начинают искать счастья на стороне. Мусульманство появилось не случайно. Магомет, его основатель, считал свое учение стадией, следующей за христианством, и допускал нравственность гораздо менее строгую, чем в христианстве: разрешено было иметь четырех законных жен и сколько угодно любовниц. Он лишь узаконил то, что давно существовало в реальной жизни, а не в воспаленном мозгу наших церковников: фактически каждый мужчина имеет несколько жен, если не одновременно, то на протяжении своей жизни. Несмотря на тысячелетний опыт христианства все мы остались по существу язычниками, потому что это невозможно – запереть человека в клетку христианских заповедей!
– Я с вами совершенно согласен, – вступил в разговор Вольтер. – Завышение моральных норм приводит не к улучшению нравов, а к падению нравственности в обществе. Самые лучшие человеческие устройства и законы – те, которые соответствуют естественной природе человека. Нужно слушаться только голоса природы и убрать все искусственные установления, препятствующие человеческой свободе, которые установлены церковью. Я всегда выступал за право развода как необходимую предпосылку сокращения случаев многоженства и прелюбодеяния.
– По-вашему, самый лучший способ избавится от них – это их узаконить? – съязвил Руссо.
Но Вольтера поддержал Дидро.
– Совершенным человеком является только человек природы. Послушание природе, своей естественной сущности есть главное условие счастья. С точки зрения философа, счастье – это ставшая привычкой согласованность мыслей и поступков с законами природы. Она дает свободу, а свобода – счастье. Все, что мешает этому, противоестественно и должно быть уничтожено. Проповедовать уничтожение страстей – глупость. Но нужно не то чтобы умерять их, а установить между ними справедливое соотношение, согласовать с заботой о здоровье. Страсти без разума – это паруса без кормил, но и разум без страстей – это король без подданных. Склонность к удовольствию не является порочной, ибо удовольствие не противоречит человеческой природе. Удовольствие является конечной целью поведения, к которой стремится человек, но условием удовольствия является добродетель. Я не требую отречения от чувственных наслаждений, это было бы насмешкой над человеческой природой, но я говорю об их умеренности. Я вижу, что религиозная мораль неприменима к человеческой природе, но я не могу не согласиться с тем, что без добродетели нет счастья. Общество нуждается в законах, согласованных с природой человека. Религиозные установления, которые противоречат кодексу природы, нужно отбросить. С точки зрения разума ни одна из истин религии не выдерживает критики. Религия находится в вопиющем противоречии со здравым смыслом и естественной нравственностью. Пропасть между разумом и верой огромна. Вера должна быть подчинена разуму, а религия – согласована с законами природы.
– Но что нам известно о законах природы? – вопрошал Руссо. – Путь философии – это путь заблуждений. Человеческий разум способен лишь разрушать. Он годится для того, чтобы возбуждать сомнения, ибо, опираясь на разум, можно найти столько же доводов «за», сколько и «против». Опровержение любых истин религии так же очевидно, как и их доказательство. Никто никогда не сможет доказать существование Бога. При рассмотрении вопросов веры наш разум запутывается в неразрешимых противоречиях. Нелепо пытаться понять намерения Бога, предписывать ему правила, которыми руководствуемся мы, люди. Евангелие имеет столь разительные и величественные признаки истины, что изобретатель его больше достоин удивления, чем сам герой. Все философы, даже Правила Платона, ошибаются, и одно только Евангелие в рассуждении морали всегда верно и истинно. Вы требуете разумности христианства, потому что считаете, что оно не имеет божественного происхождения. Но вера не может быть основана на логике: она потому и называется верой, что не согласуется с разумом. Тот, кто хочет верить, должен отказаться от разума, ибо невозможно одновременно владеть и очевидным, и непостижимым. Мы должны подчинить рассудок вере, так как образ действий Бога непостижим для разума. Религия является проявлением чувства, а не разума. Естественный свет, естественная совесть, естественная справедливость-то, что мы называем нравственным чувством, которым человек обладает интуитивно, – даются человеку Богом при рождении. Естественный свет – это внутреннее первоначальное и всеобщее правило суждения и различения истинного и ложного, хорошего и дурного, нравственного и безнравственного. Он запечатлен в душах всех людей, в том числе и язычников. Все человеческие установления должны пройти проверку этим естественным светом нравственности. Тот, кто больше предохранит себя и удалится от первобытного своего состояния, достигнет успехов и даров и будет управлять теми, кто не имеет этих преимуществ. Это и есть истинное происхождение владычества человека над подобными ему. Это владычество не только нельзя считать угнетением и притеснением естественного общества, но необходимо считать его твердейшей опорой. Однако реализации требований прирожденного нравственного инстинкта препятствуют дурные наклонности, внедряемые в сознание человека обществом. Человек в своей сущности добр и по природе своей не имеет стремления к тому, чтобы наносить вред себе подобным, пока корыстолюбие или страсти не заглушат в нем этого естественного стремления. Но достаточно ли этого стремления, чтобы пересилить выгоды, даваемые дурным поступком? Какие причины вызывают эти выгоды, какое общественное устройство? Интересы эти даны не столько природой, сколько общественными учреждениями.
