Бюффона передернуло:
– Но равенство имуществ несправедливо, – яростно набросился он на Руссо. – Закон природы – право сильных на неравенство. По природе справедливо то, что лучший выше худшего и сильный выше слабого. Природный признак справедливости таков: сильный повелевает слабым и стоит выше него. Гераклитовский естественный закон, естественное право состоят в том, что справедливость – итог всеобщей борьбы, в результате которой одним предназначается рабство, другим – господство. Как можно ратовать за равенство, когда люди неодинаковы? Мы отрицаем искусственно созданное неравенство – сословные привилегии дворянства и духовенства, но естественное неравенство должно быть сохранено. Природа не терпит равенства. Создать равенство для всех – значит пойти наперекор природе, совершить над ней насилие. Равенство состоит в воздаянии каждому по заслугам. Еще древние говорили, что несправедливый – это не равно относящийся к людям. Справедливость состоит в воздаянии каждому равным, при этом имеется в виду пропорциональность, а не равенство.
– И кто же тогда будет заботиться о будущем, если плоды его труда не перейдут детям? – поддержал Бюффона Дидро. – Без частной собственности невозможно разумное общественное устройство. Иначе кто же станет тогда работать? Ведь одного сознания общественного долга работать на общую пользу недостаточно для активного участия всех в труде. Я считаю, что для справедливого общественного устройства все должны быть частными собственниками, но без чрезмерного неравенства имущественных состояний. Чем больше приблизятся граждане к равенству в потребностях и имуществе, тем более спокойным будет государство. Но полное равенство неосуществимо. Тот порядок, который вы считаете естественным, на самом деле противоестественен. Такое общественное устройство было бы чуждо человеческой природе. Возможно, и есть бескорыстные люди, но их слишком мало, чтобы они смогли накормить всех. Зато выгоду чует каждый. Если уравнять всех в собственности, тогда не будет достаточной заинтересованности в лучшей работе, и общество станет нищим.
– Мой идеал справедливого общества – аскетизм, – отчеканил Руссо. – Вслед за Мабли я говорю, что довольствуюсь требованием улучшения нравов и отнюдь не шокирован нищетой. – В голосе Руссо слышалась ярость. Споры между Руссо и энциклопедистами становились все злее и ожесточеннее. Он как будто искал предлог для разрыва. Вольтер, Бюффон и Дидро вызывали у него наибольшее озлобление.
Желая как-то разрядить обстановку, Фальконе примирительно сказал:
– Все говорят о естественной природе, но что есть естественная природа – вот в чем вопрос. Бюффон считает естественным следование первобытным животным инстинктам, Руссо – их подавление. Но нельзя отрицать влияния религии в деле совершенствования человека.
Дидро упрямо вскинул голову:
– Религия несовместима с нравственностью. Добро следует делать из любви к добру, и только плохому человеку подобает воздерживаться от дурных поступков и следовать добродетели из страха перед наказанием или божьей карой. По сравнению с добродетельным атеистом он плохой человек, так как совершает добрые дела не бескорыстно, а с расчетом. Общество, состоящее из одних лишь атеистов, было бы гораздо счастливее общества христиан или сторонников какой-либо другой религии. Если бы французские короли были атеистами, они бы не устроили Варфоломеевскую ночь над еретиками. Когда я опубликовал «Философские мысли» – свое первое сочинение, я еще верил в Бога. Через три года я написал «Письмо слепым в назидание зрячим», за которое мне пришлось около месяца просидеть в тюрьме. Это случилось, когда я уже начал Энциклопедию. Я попал в башню Венсенского замка, едва были распределены обязанности между первыми сотрудниками. Но именно мои размышления в уединении тюремного одиночества привели меня к отрицанию религии. Ведь если есть Бог и он справедлив и милосерден, то почему существует зло и почему оно остается безнаказанным? Наличие в жизни зла и греха невозможно сколько-нибудь разумно согласовать со всемогуществом Бога, предопределяющим все без исключения события, и его милосердием. Существует неразрешимое противоречие между представлением о всемогуществе Бога, его милосердием, и злом, царящим в жизни. Одно из двух суждений должно быть истинным. Защита тезиса о всемогуществе Бога приводит к выводу: Бог – творец не только добра, но и зла, не только добрых дел, но и грехов, то есть Бог является источником зла и безнравственности.
Дидро победно взглянул на Фальконе.
– Я думаю, что мы не должны возлагать на Бога ответственность за зло, творимое людьми, которых Творец наделил свободной волей, – уклонился от спора Фальконе.
Дидро не унимался:
– Но вы должны согласиться, что в самой вере в Бога, в рабской покорности его воле есть что-то унижающее достоинство человека.
– Следование закону не унижает достоинства, – возразил Фальконе. – Но вы так ревностно сражаетесь с церковью, как будто только она мешает нашему благополучию.
– Философы никого не убили, священники же убили многих философов, истребив их как еретиков, Кальвин хладнокровно предавал смерти за инакомыслие множество людей и писал, что если впадет в ересь целый город, следует перебить всех его жителей. Мы всего лишь против фанатичной нетерпимости, за право каждого верить в то, что согласно его совести, или не верить вовсе, – вступил в разговор Вольтер. – Я не всем разделяю взгляды моих друзей-энциклопедистов, но меня возмущает травля, которой они подвергаются. Цензура, борьба с мыслями недопустимы. На слово можно ответить лишь словом, только более аргументированным. Должно быть равенство всех перед истиной, и это равенство может обеспечить лишь полная свобода слова.
– Но слово не так уж безобидно. Легко разрушить фанатизм и глупость, но, господа, что воздвигнете вы на пустом месте? Тот, кого преследует, бьет неправедный, жестокий господин, не думаете ли, что он отомстит жестоко, чтобы избавиться от преследований, которые не вознаградятся жизнью на том свете? Правы ли вы, жалуясь на преследования, которых в действительности нет? Вам не хотят позволить указывать печатно на средство не верить в Бога, вот в итоге в чем заключается все наносимое вам зло, в котором вы упрекаете церковь, – с досадой произнес Фальконе.
Вольтер дружески обнял скульптора:
– Вы, как всегда правы, мой друг. Идею Бога нельзя уничтожить. И не нужно. Если бы Бога не было, его бы следовало выдумать. Но церковь… Нет, надо раздавить гадину! Иезуиты должны быть лишены власти, используемой ими во вред нации, и изгнаны из страны…
Через несколько лет к власти в качестве министра иностранных дел пришел герцог Шуазель, приверженец партии философов. Он возглавил общий поход против иезуитов, поведение которых было объявлено противоречащим законам и нравственности. Было принято постановление об изгнании иезуитов из Франции. Его с воодушевлением поддержали провинциальные парламенты, пресса и общественное мнение. В 1764 году орден иезуитов был упразднен, а его учреждения во Франции закрыты. Преследованиям энциклопедистов был положен конец. Но этого оставалось ждать еще почти семь лет.
Сейчас же Дидро был встревожен и озабочен. Для него вновь наступили тяжелые времена. К ноябрю 1757 года вышел седьмой том Энциклопедии, которая дошла до буквы «G». Число подписчиков удвоилось, но цензура вновь придралась к Энциклопедии. Иезуиты были в ярости. Разразился грандиозный скандал. Издатели пытались спасти положение и спешно переделывали статьи. Но было уже поздно. Государственный совет приостановил раздачу подписчикам семи томов Энциклопедии и постановил выплатить подписчикам деньги за не вышедшие тома. Положение осложнилось тем, что как раз в это время было совершено покушение на Людовика XV.
