Все остальное происходило как во сне. Фальконе, в каком-то оцепенении стоявший перед «Блудным сыном», вдруг услышал позади себя знакомый голос:
– Я бы порекомендовал вам во что бы то ни стало приобрести для императрицы эту картину. Архиепископ Кёльнский купил ее двадцать два года назад на распродаже собрания Яна де Гизе в Бонне. На эту картину не нашлось достойного покупателя, и она была снята с продажи, так как за нее давали не более трех тысяч ливров, а это гораздо меньше суммы, уплаченной архиепископом.
– Подумать только! – ответил другой голос. – Три тысячи ливров! А ведь при жизни художник получал за свои картины гроши, которых не хватало на то, чтобы расплатиться с кредиторами, и все его картины были проданы с молотка за бесценок. А теперь за эти же картины платят огромные деньги. Если бы несчастный художник при жизни мог получить хотя бы часть того богатства, которым сейчас пользуются другие! Я сейчас занимаюсь жизнеописанием знаменитых художников и поражаюсь, как похожи их биографии. Отчего судьба так несправедлива, почему она незаслуженно отнимает у одного и вознаграждает другого?
Фальконе оглянулся. Конечно, это был Дени Дидро. Друзья обнялись. Человек, который разговаривал с Дидро, тонко улыбался. Фальконе узнал князя Дмитрия Голицына, недавно назначенного русским посланником при Версальском дворе. Молодой, веселый, холостой князь, с юности живший в Париже, был хорошо известен литераторам и художникам – завсегдатаям салона мадам Жоффрен.
– Вот человек одаренный, обладающий всевозможными качествами, совместимыми и несовместимыми с гениальностью, – восторженно заговорил Дидро, обращаясь к князю и указывая на Фальконе. – У него вдоволь тонкости, вкуса, ума, деликатности, благородства и изящества; он груб и вежлив, приветлив и угрюм, нежен и жесток; он обрабатывает глину и мрамор, читает и размышляет, он деликатен и колок, серьезен и шутлив, он философ, который ничему не верит и хорошо знает, почему. Но он горд и независим, поэтому у него много врагов. Нужно иметь необычайное терпение, чтобы не поссориться с ним. Уже год, как он не дает о себе знать. Что случилось?
Фальконе смешался, обернулся к Луи.
– Это мой друг, – сказал он, представляя его, – он ученый.
– Я приглашаю вас вместе с вашим другом на сегодняшний прием в русское посольство, – церемонно поклонился князь и многозначительно добавил: – Сегодня у нас собирается много ученых и философов.
На приеме у князя Голицына самой колоритной фигурой был, пожалуй, Вениамин Франклин. Громкую популярность во Франции ему принесла деятельность в пользу независимости североамериканских колоний. Франция после своего поражения в Семилетней войне, лишившей ее колониальных территорий в Америке, надеялась теперь на реванш у своей вечной соперницы Англии. Возможно, благодаря этому, а может быть, вследствие традиционной вражды к Англии и популярности самого дела освобождения Вениамин Франклин вошел в большую моду в Париже, где французы подражали даже его простому костюму. Впрочем, его охотно принимали еще и благодаря остроумию, чрезвычайно веселому и колкому, несмотря на обманчивое внешнее добродушие. Поездка Франклина во Францию имела целью подготовить почву для союза Франции с американцами в их борьбе за независимость.
Вениамин Франклин был уже немолод: ему перевалило за шестьдесят. Родился он в Америке, недалеко от Бостона. В детстве родители готовили его к духовной карьере, но из-за недостатка средств отец забрал его на десятом году из школы и приставил к работе на своем мыловаренном заводе. В семнадцать лет Вениамин уехал в Англию, в Лондон, но через несколько лет вернулся в Америку и поселился в Пенсильвании, где основал собственную газету, а затем стал и секретарем колониального пенсильванского парламента. В конце 50-х годов он был назначен представителем Пенсильвании, а потом и других колоний в Лондоне по вопросам финансового управления, был начальником почтового управления над всеми англо-американскими колониями, но в 1762 году вновь вернулся в Америку, и с этого времени начался самый блестящий период его деятельности, связанный с борьбой за независимость Соединенных Штатов.
Энциклопедистам он был известен уже давно. В 1743 году он изобрел громоотвод из заостренного металлического стержня с целью предохранения зданий и судов от разрушительных ударов молний. Его предложение было встречено в Англии с недоверием. Против острого конца громоотвода выступило духовенство, считая опасным водружать на домах меч, обращенный острием к небу. Естествоиспытатель Вильсон, оспаривая необходимость острого конца громоотвода, заявил, что во избежание вредных последствий стержень должен заканчиваться шариком. Споры вокруг громоотвода достигли такого накала, что президент Лондонского королевского общества, присудившего Франклину золотую медаль за его изобретение, был немедленно отстранен от должности и изгнан из Королевского общества.
Вольтер в своем поместье Ферне одним из первых повторил опыт Франклина, а Бюффон перевел его сочинение на французский язык. Князь Голицын был восхищен мужеством Вольтера: ведь не так давно в Петербурге академик Рихман во время опытов был убит электрической искрой. Однако вскоре во Франции, где идеи Франклина вначале имели успех, тоже стали относиться к ним с опаской, особенно после происшедшего в Массачусетсе землетрясения, которое приписывали распространению громоотвода Франклина. Когда один домовладелец во Франции вздумал установить у себя подобное устройство, встревоженные жители города подали на него в суд, исход которого оказался все же благоприятным для ответчика благодаря молодому энергичному адвокату, которого звали Максимилиан Робеспьер.
Бюффон иронизировал по поводу нападок на громоотвод: «Вот вам пример того, как политические пристрастия влияют даже на оценку научных результатов. Когда Вениамин Франклин предложил свой громоотвод, все образованное английское общество разделилось на две враждующие партии, и сторонники американского изобретения стали считаться в Англии политически неблагонадежными».
Англия пыталась ввести в Америке гербовый налог для покрытия расходов на войну с Францией. В колониях поднялась буря протестов. Вениамин Франклин возглавил оппозицию и выступая по этому поводу в палате общин, заявил, что американцев заставить платить гербовый налог можно только силой оружия. Когда его спросили, какие изменения нужно сделать в акте о гербовом налоге, чтобы американцы его исполняли, он ответил: «Только одно: написать, что закон входит в силу не с 1 ноября 1765, а с 1 ноября 2765 года. Дело всего в одной цифре – и американцы успокоятся». Гербовый акт был отменен, но брожение в американских колониях не прекращалось. Америка выходила из повиновения.
Окруженный гостями, Франклин, улыбаясь, раздавал направо и налево шутки, отвечая на вопросы, с которыми наперебой обращались к нему. «Восстания нет, – говорил он, но его создадут. Опрометчиво думать, что народные жалобы – выдумки горстки демагогов и стоит только словить их и перевешать, как всё будет спокойно. Что ж, поймайте некоторых из них и повесьте. Кровь мучеников делает чудеса, и вы добьетесь того, чего хотите, – из большого государства сделаете маленькое. Есть только один выход: нужно уравнять английских подданных по ту сторону океана с англичанами Великобритании, тогда народ Великобритании и народ колоний лучше бы со шлись друг с другом и перестали бы составлять два общества с различными интересами. Они составили бы одно, с общим интересом, что способствовало бы сплочению и устранило бы опасность будущего разъединения метрополии и колоний».
