Заговорив о крепостном праве, Дидро наступил на самую больную мозоль императрицы. Екатерина покраснела.
– Существует закон Петра Великого, запрещающий дворянству называть своих крестьян рабами, – раздельно произнесла она. – Что касается закрепления: крестьяне в России не имеют склонность к перемене мест и привержены той местности, где они живут.
– Но получить свободу не означает сразу же переселиться в другую местность, – возразил Дидро. – Скорее наоборот. Я позволю себе некоторые аналогии. Нерасторжимость брака противоречит непостоянству, столь естественному у мужчин. Постепенно утрачивается домашний покой и начинается ад. Там, где развод облегчается, это укрепляет семью, так как супруги уступают друг другу в спорах и реже расходятся.
Императрица рассмеялась.
– Ваш пример не совсем удачен. Я всегда была против разводов. Что касается крепостных, то я думаю над тем, чтобы издать закон, по которому все русские люди, родившиеся начиная с текущего года, в любом сословии, считались бы свободными гражданами. Но при этом я сознаю, что общество в России еще не созрело для гражданских свобод. В определенные периоды крепостное право является существенной необходимостью. С развитием народа надобность в опеке отпадает. Крепостное право сейчас является системой попечительства государства над подданными, которое государство передоверяет дворянству. Эта система призвана сделать крестьян более свободными и счастливыми, оградив их от притеснений мелких чиновников. Дворяне являются посредниками между крепостными и казной, в их собственных интересах защищать крестьян от хищности губернаторов и чиновников. Помещикам не выгодно угнетать крестьян и лишать плодов их труда, так как от благосостояния и богатства крестьян увеличиваются и доходы помещика. Ведь каждый хозяин, обладающий здравым смыслом, старается обходиться со своей коровой бережно, не истязая ее и не требуя чрезмерного удоя. Никто не станет истощать источник собственных богатств. У нас есть и государственные крестьяне, но гораздо лучше быть крепостным у помещика, чем у государства. Государственные крестьяне живут хуже, чем помещичьи, так как они ничейные. Опыт показал, что там, где прекращается над ними власть помещика, начинается произвол или, вернее, самовластье каждого мелкого чиновника, который под предлогом исполнения службы начинает грабить их. Поэтому я намерена раздать государственные земли с крестьянами наиболее энергичным и достойным своим дворянам, которые смогут управлять ими. Пока казна ничего, кроме убытка, не получает от государственных имений. Кроме того, в основании наших законов имеется противоядие против тирании помещиков: губернатор вместе с предводителем дворянства и депутатами своей губернии может избавить крестьян от бесчеловечных притеснений помещика и передать их вместе с поместьем под особую опеку, состоящую из выборных дворян. И это неправда, что наши крепостные знают только черный труд. Знаете ли вы, какой театр у графа Шереметева? И что его крепостные знают грамоту, обучаются наукам и ремеслам? Помещику есть интерес учить своего крепостного, так как он точно знает, что тот не уйдет к другому хозяину без его желания и его труды не окажутся напрасными. Крепостное право для крестьян необходимо так же, как и наследственная царская власть в государстве, которая заставляет государя думать о последствиях своих действий для будущих наследников этой власти, в отличие от временщиков, заботящихся лишь о сиюминутной выгоде.
Дидро со скептическим видом выслушал эту длинную тираду императрицы.
– Но человек, лишенный свободы и собственности, находящийся под чужой властью, жить хорошо не может, это очевидно. Конечно, можно привыкнуть ко всему, даже к тюрьме, но это не есть естественное и наилучшее состояние человека. Я знаю: у вас в России сейчас происходят волнения крестьян, которые убивают своих хозяев.
– Это волнения скорее на почве религиозных верований. Предводитель бунтовщиков Емельян Пугачев – старообрядец, провозглашающий борьбу за старую веру. Такие волнения периодически происходят в России. Сто лет назад крестьян возмущал другой старообрядец и противник официальной церкви Степан Разин. Нынешний бунт, без сомнения, вскоре будет подавлен, как и прежние волнения на религиозной почве, и в государстве восстановится спокойствие, – решительно заявила Екатерина.
Она знала, что говорила: через год предводитель восставших крестьян Емельян Пугачев будет схвачен и казнен в Москве при огромном стечении народа. Призрак Петра III наконец оставит ее навсегда.
Дидро слушал императрицу с сомнением. Ему было известно, что лже-Петр III обещал крестьянам свободу.
– Вера всегда была лишь предлогом, – сказал он. – Истинная же причина мне представляется в другом. Правительство может прибегать к радикальным средствам подавления восстаний крестьян. Однако силой можно устранить внешние проявления, а не причину восстаний. Следует лечить саму болезнь, а не ее симптомы. Я не защищаю этих бунтовщиков, я лишь говорю, когда и при каких условиях крестьяне не восстают. Есть превосходное средство для предупреждения волнений крепостных – сделать так, чтобы вовсе не было крепостных.
– Я пока не вижу никакой необходимости избавляться от крепостной зависимости крестьян, – продолжала упорствовать императрица.
– Не влияет ли такое положение земледельцев на качество обработки земли? – задал вопрос Дидро.
– Наши провинции со свободным населением, например, Запорожская Сечь, производят не больше хлеба, чем провинции с крепостным трудом, – уверенно заявила Екатерина.
– Но не есть ли это результат насилия и жестокости по отношению к крепостным? – продолжал допытываться Дидро. – Ведь при такой системе крестьяне не могут хорошо работать иначе как под страхом наказания.
Екатерина задумалась, затем со вздохом сказала:
– Не думайте, что меня не возмущает то, что вы имеете в виду. Здесь в России, дети с самого нежного возраста видят, с какой жестокостью их родители обращаются со своими слугами. Нет ни одного дома, где не было бы железных ошейников, кнутов и других инструментов, чтобы мучить за самую малейшую оплошность тех, кого природа поместила в этот несчастный класс, который не смог бы без преступления разбить свои оковы. Едва посмеешь сказать, что они такие же люди, как и мы, как рискуешь быть закиданной за это камнями. Когда в комиссии для составления нового Уложения начали затрагивать некоторые вопросы, относящиеся к этому предмету, даже самые гуманные защищали неистово и страстно крепостную зависимость. Я тоже понимаю, что ими руководила в этом предрассудке плохо понимаемая выгода, но и тогда и сейчас очень мало было людей в России, которые хотя бы подозревали, что для слуг могло быть другое состояние, нежели рабство. Я постаралась, чтобы сочинения французов распространились в России. Недавно в Москве судили помещицу из очень знатного рода Салтыковых. Она обвинялась в том, что забила до смерти 130 душ крепостных. Правда, она так и не призналась в этом и все время утверждала, что ее оговорили по злобе. Мне подавали челобитную о том, чтобы пытать эту женщину; я этого не позволила. Но многие свидетели подтверждали ее вину, и она была осуждена на пожизненное заключение. И все-таки я утверждаю, что наша система гораздо гуманнее системы английской аренды, которую проповедовал у нас господин де Ла-Ривьер, где вместо палки и ошейника голод и нищета создают еще худшее рабство. Наши крестьяне живут не хуже, чем крестьяне в Западной Европе, и отношения между крепостными крестьянами и помещиками в общем-то хорошие. Они пользуются большей свободой, чем крестьяне в Европе, по крайней мере они всегда получают кров и пищу. В России знают, что принес с собой строй, основанный на частной собственности и личной свободе в Англии. Для большинства наших крестьян свобода была бы несчастьем. Да, крестьяне у нас не свободны, но они не умирают от голода, как наемные рабочие в Англии. Что дала им такая свобода, кроме права превратиться в нищих батраков и умереть от голода? Чем же лучше крепостного права общество наемного рабства, в котором люди превращаются в наемных поденщиков? Разве что тем, что заставляет раба самого искать себе господина, который снимает с себя всякую ответственность за него?
