– Я живу в доме напротив вашего, в красном, четырехэтажном. – Он протянул руку, и она оказалось почти у меня над головой. Я не почувствовала себя маленькой, но стало видно, какой он высокий и взрослый.
– А откуда ты знаешь папу? – наконец заговорила я. Обычно у меня с этим просто, я часто беседую с литературными героями и даже изображаю их жизнь.
– У меня мама зубной врач, она работает в медсанчасти там, в закрытой зоне. Ты её знаешь, ты к ней на прием один раз приходила. Папа твой тоже у нее лечился.
– Помню, но лечить зубы не очень приятно. А сколько тебе лет? – Мне было интереснее про него, чем про его маму.
– Четырнадцать, а тебе?
Мне хотелось сказать «шестнадцать», но я с собой справилась.
– Десять, но всем кажется, что я старше.
Мы так и стояли в коридоре. Дверь в комнату была открыта, он увидел на книги на коврике.
– Любишь читать? – спросил он так, что сразу стало ясно, он тоже любит читать.
– Я часто дома одна, они мне помогают. Можно сказать, я в них живу.
Проводив его в комнату, показала на полки с книгами.
– В библиотеку часто хожу, иногда там читаю. Хочу узнать, чем кончится, и забываю, что я не дома. Сижу, пока не выгонят.
– Раньше мне мама часто читала книги вслух. Сразу вспоминаю довоенное время, тихо, спокойно, уютно. Может – если хочешь, конечно, – я тебе тоже буду читать вслух? – Он как то замялся и замолчал, смотря мне в глаза.
– Ты, конечно, не моя мама, – мне не хотелось, чтобы он считал меня маленькой, – но я не против. А что будем читать? Учительница литературы советовала роман Островского «Как закалялась сталь». Думаю, тебе понравится.
Он опять посмотрел мне в глаза, я же разведчица. У него голубые, а у меня карие. Зачем он так смотрит на меня? Ну да, я же взрослая, и он смотрит, как на девушку. Или как папа или старший брат. Брата у меня нет, не знаю, как братья смотрят.
– У тебя есть сестра? – Лучше сразу выяснить.
– Нет.
Он помолчал. Сосульки уже растаяли, бледные щеки порозовели.
– Если хочешь, приходи часа через два, я сделаю уроки, и почитаем.
Он кивнул и вышел.
Почти сразу стук раздался снова. Я подумала, это Юра вернулся, но за дверью оказался почтальон. Письмо от мамы, пишет, как всегда, крупно и разборчиво. Все у них в порядке, Вера в детском саду, а вот с продуктами пока плохо. Расспрашивает, остались ли у нас запасы с нашего огорода, как я хозяйничаю, как папа, часто ли ночует дома, и просит, чтобы я все подробно написала.
Папа действительно последнее время появляется нечасто. Он предупредил меня, если срочно будут вызывать на службу, чтобы я зашла в дом напротив, и записал мне номер квартиры. Получается, это тот же дом, где живет Юра. Юрина мама знает моего папу, она лечила ему зубы. Я не смогу спокойно сидеть и слушать Юру, если буду думать, что наши родители встречаются. Идти не могу: то ли боюсь, что папа рассердится, то ли, что увижу такое, от чего будет больно. Вот просто посижу, сидят же на дорожку. Намотала теплые портянки, засунула ноги в сапоги, взмахнула своим кроликом, нашла бумажку – квартира номер двадцать. Шапку надевать не стану, здесь рядом.
Ветер холодный, прямо в лицо впивается, снежинки жесткие, колются, предупреждают – не ходи. Но я уже пришла, четвертый этаж, последний. Что скажу, если откроет Юра? А что, если папа? Не знаю, буду молчать. Говорят, молчащий в огне страшен. Кнопка звонка одна, значит, одна семья живет. Нажимаю, тихо, нет какие-то шаги, точно не папины.
– Кто здесь? – голос женский, тихий, но встревоженный.
Я сама с трудом удерживаюсь, чтобы не убежать. Вспомнила маму, когда она ходила на задание с папой беременная – Вера должна была через месяц родиться. Ей тоже было страшно, но она справилась. Правда, Вера родилась через неделю.
Дверь приоткрылась немного, на цепочке держится.
– Девочка, ты что хотела?
Я сама не знаю, чего хочу, знаю, что не хочу увидеть Юру и папу. Объясняю:
– Папа оставил мне номер квартиры, где его можно найти. Я беспокоюсь, где он, решила зайти.
Дверь открылась. Девушка, молодая, на нашу учительницу пения похожа. Блондинка, волосы вьются, платье в горошек, сверху шарф накинут.
– Тебя Нина зовут. Ты проходи, не стой на лестнице. – Она суетилась, пропуская меня в комнату, как-то неуклюже двигая руками. Да, полновата она, и для неё эта встреча тоже неожиданная.
– Да, Нина. А у вас дети есть? – Этот вопрос меня беспокоил больше всего, даже ноги дрожали.
– Нет, а почему ты спрашиваешь? – Она как-то совсем растерялась. – Извини, не сказала, меня Катей зовут. Папы твоего, Ивана, то есть Ивана Павловича, сегодня не видела, он, должно быть, на работе в это время. – Она вопросительно посмотрела на меня.
– Извините, я тогда пойду. Может, папа уже домой пришел. – Уходя, вспомнила о письме, – Письмо пришло из Ленинграда, от мамы, хотела ему передать. Ладно, тогда дома передам. – А сама думаю, что письма у меня нет, врать плохо, но с чужим мужем встречаться тоже плохо.
Она ничего не ответила. Когда уже прыгала по ступенькам, меня догнало ее «до свидания», но я сделала вид, будто не услышала. Конечно, маме она не соперница. Мне нужна моя мама, а такая мама мне не нужна. А что нужно, так это торопиться, скоро должен прийти Юра. Снег хрустит под сапогами, но мне жарко, кажется, если захочу, вокруг меня всё растает, и появится зеленая трава. Открываю дверь, в комнате горит свет, за столом сидит папа и пьет чай, перед ним лежит мамино письмо.
– Здравствуй папа. – Мне опять трудно говорить. Стыдно, но хочется заплакать.
– Здравствуй, Нина, а ты где была? – Он смотрел на меня спокойно, не отводя глаз.
Когда я была совсем маленькая, мы играли в прятки. И когда он меня находил, он так же на меня смотрел, мне становилось так страшно, что я начинала плакать.
– Я была у Кати, хотела передать тебе письмо от мамы. – Эта легенда один раз уже меня сегодня выручила.
– Письмо лежало дома, на столе. – Он взял конверт и принялся постукивать его краешком по столу. Слабое «тук» растекалось по комнате через равные промежутки времени, как от метронома.
– Я хотела у тебя спросить, как ты будешь маме смотреть в глаза, когда мы приедем в Ленинград? – вырвалось у меня откуда-то из самой глубины, и сразу стало легче.
– А ты думаешь, этот хорошо пахнущий прораб, Павел Семенович, просто так лампочки ей менял?
Мне показалось, что лампочки перегорели у меня в голове. Я ждала, что он будет кричать на меня, ругать. Папа иногда, когда вспылит, может и выстрелить. В Ленинграде, еще до войны, он в свою сестру стрелял – хорошо, промахнулся. Мама сказала: «Не буду ремонтировать, чтобы помнил». Так без куска штукатурки стена и осталась. Но чтобы маму обвинять… Только прораба мне не хватало!
