От былых унижений помимо воли обильно потекли слёзы.
Начал шмыгать носом в рукав тулупа, утираться шапкой.
На шум появился сторож Власий и, не разглядев, кто там квохчет на троне, попытался грозным голосом вопросить:
– Хто свечу жжёт? Хто тута? – но вместо грозы вышли хлипкие мелкие старческие хлопки: «хт-хт-хт-хт…»
Исподлобья глядя, буркнул:
– Проваливай!
– Ты, государь? Нюнишь? – узнал старик.
– Тошно мне, Власий.
– А чего скорбеть? Войны нет, враги притихши, жратва есть, всё хорошо. Пошто Бога зазря теребить?
Со вздохом сполз с трона, рукоятью посоха затушил свечу:
– Прав ты. Счастье кругом, благодать, только мне одному нет покоя, окаянному! Запри палату! – и отправился по ступеням, бессильно утирая слёзы, еле передвигая ноги в валенках и отгоняя стрельцов, кинувшихся на помощь.
В келье, дав Прошке стянуть тулуп и переобуть в чёботы, велел зажечь ещё пару свечей, чтобы рассмотреть подарок и этим утишить взбудораженный дух.
Птица была редкой красоты: выделана до мелких перьев и грудного пуха. Рубинцы вместо глаз, а ветка – из зелёной яшмы, что так ему люба и похожа на ту, кою Строгоновы с Яика присылают. А вот и ключ. «Вставь ключик в задок – она и запоёт!»
Птица зачирикала китайскую дураковатую музыку, закрутилась на ветке.
Ну, Саид-хан, спасибо! Таких подарков от ханов и царей не дождёшься! Надо бы Саидке что-нибудь дать. Пусть он в школе толмачей детей своему языку учит. А что? Их тарабарщина скоро зело нужна будет – страна Шибир быстро осваивается. Дай срок – и хана Кучума скинем!
Одушевился этими мыслями, но как-то странно прорезалось в пику: зачем эта Шибир, коль скоро ни соболя, ни песца никому не надо будет – Англия великую шерсть делать начала, в коей ходить так же тепло и пригоже, как в соболях! Кто же платить будет втридорога, если за дешевле купить можно?!
Да и те правы, кто говорит: если всё дальше безоглядно идти на восток, то держава может и треснуть посредине, развалиться на куски. Заберёшься глубоко на восток – на западе гадить начнут, ибо что далеко лежит – то и охранять трудно. Качнёшься на запад – жди с востока разорений! Конечно, как говорил дядька Михайло Глинский, всегда лучше зайти глубже, чем не дойти, но вот вопрос – насколько глубоко? Но всё равно – надо Шибир воевать! Или мы её, или она нас!
И зашёлся в мечтах: если стать владыкой всей этой непомерной земли, от моря до моря, тогда и крестовый поход можно совершить, и никого просить не надо – своих богатств хватит войска снарядить! И папу на колени поставить! И весь христианский мир подчинить! И басурман окрестить! Повсюду храмы возвести, чтобы воссияло Царство Божие Христа на земле, а иные все пусть в безбожные тартарары провалятся – зачем они нужны, зловредные и зверовидные?
После, отхлебнув полковша урды и зажевав её калачом, поостыл. Стал теребить серебряную птицу, думая, что Саидку надо обязательно к школе толмачей привлечь. Вот, воочию видит: в классах сидят школяры – где в чалмах, где в туркском, где в немецком платье – пусть привыкают ту одёжу носить, кою придётся дальше в жизни таскать, ведь каков язык – такова должна быть и одёжа: не поедет же мой толмач в лаптях и сермяге в Англию перед их пэрами да сэрами позориться? Стыд и срам! Толмач должен и одёжу, и обычаи, и словечки знать, чтоб впросак не попадать, как один нерадивый толмачишко, коий недавно в моей беседе с венским послом вместо «хундерт таузенд»
[148] услышал «хунгер таузенд»
[149] и перевёл как «голод тысяч людей», хотя речь шла о ста тысячах червонцев отступного, а не о каких-то голодных сотнях, отчего конфуз случился и сам дурак-толмач пострадал. Вот был бы иудей – не спутал бы, когда о деньгах речь! Уши навострил бы, переспросил, вызнал! Надо бы и Шабтая в школу учителем, по-ихнему меламедом, взять: свои домашние жиды иногда зело нужны бывают…
Но мысли соскальзывали с мирных дум, катились к Кудеяру, к грозным опасностям, с ним сопряжённым.
Жаль, Малюты нет, прибрал его Господь. Он бы Кудеяра в два счёта выследил и на подносе приволок. О, Малюта был меч и огонь, опора, кровный брат, с коим в походах не только хлеб и кров, но и баб делили: утром царь их брал, а вечером – Малюта, а то и вместе, разом. И ничего, здоровы были!
Прошка и Шиш стали укладывать его на сон. Уже из постелей дал им поиграть серебряную птицу, после, гордый их восхищением, велел не портить дорогую игруню, а поставить её на полку, где резной медведь из белой кости, золотая коробочка со святым калом, туесок с мумиё, баночка с терьяком, мазь от всех болезней, ещё какой-то порошок в коробушке – им безмозглый Прошка усердно растирал ноги государю, не поняв объяснений Бомелия, что это смесь соли, песка, сухой мяты и молотой лимонной кожуры предназначена для чистки зубов.
Вспомнив про то, ткнул ногой Прошку в бок:
– Помнишь, дурачина, как ты мне хидагру зубным порошком лечил? – на что Прошка, снимая со свечи нагар, беспечно окрысился:
– Зубов у тебя, почитай, уже нет. Чего их чистить?
Шиш, без дела тут же торчавший, поддакнул:
– Что рту помогает – то и для ног полезно будет! Что зубам хорошо, то и ногам не помешает!
Прикрикнул на них:
– А ну! Глядите, скоро и у вас во ртах пусто станет, оглоеды! Проваливайте! Ушат помойный вынесите, обвонь стоит несусветная!
– Я, я вынесу, – кинулся Шиш за загородку, но сказал оттуда: – А ушат чист. И обвони нет.
– Значит, ты ветров напустил, с тебя станет! Пошли вон! Свет задуйте!
Однако заснуть не мог. Разное ворочалось в голове, не давало покоя. Что за напасть – столько времени не могут взять Кудеяра! Или разбойник всех подкупил, и все знают, где он, но скрывают от царя? Нет, кто-нибудь, как всегда, выслужиться желая, раскололся бы. Видно, этого грабилу самому добывать придётся – отсюда, не сходя с места, по-своему, по-царски. Чего не сделал меч – подкуп сотворит. Осёл, гружённый золотом, города лучше всяких воевод берёт, не нами сказано!
Есть одна знатная вещица, сокровище, громадный лал-рубин, всем басурманским племенем особливо почитаемый и желанный. Пусть он свою службу сослужит! Надо преподнести его царю Гирею, сменять на Кудеяра, если только этот разбойный тать в Тавриде таится, как Васька Грязной в письме между строк доносит. Выдаст ли Гирей Кудеяра в обмен на камень? Должен польститься!
Ещё во время опришни нашёл чудесным образом в Александровке тайник. Во сне явилась матушка Елена, прошептала, что надо-де простучать стены на чёрной лестнице: там, подальше от разных загребущих рук, она велела замуровать одну сверкательную вещицу, цены не имеющую.
Проснувшись после вещей дрёмы, поручил верному мастеру простукать стены. Полое место с тайником было найдено, но мастера пришлось отдать Малюте, ибо невозможно было оставить его жить с такой тайной на сердце. Мастер был умерщвлён быстро и без мук, его жене выплачено солидное пособие, а дети приняты в слуги при дворе.
