В тайнике обнаружилась коробушка, в ней – красный лал-рубин с куриное яйцо на золотой цепи, а по бокам – ещё по три алейших лала.
Припомнилось не раз слышанное в детстве, как матушка Елена с дядькой Михайло о каком-то басурманском лале чуть не до драки препирались: дядька орал, где лал, а матушка божилась, что в казне покойного мужа Василия никакого такого лала не было, а если и был, то украден, сгинул, пропал, она его и не видела. На самом же деле камень был ею запрятан. Эх, видно, у нас на роду написано из-за камней ссориться! Дед Иван из-за даренья в неверные руки жемчужного ожерелья бабушку Софьюшку чуть со свету не сжил, а всю её родню из Московии изгнал!
На лале были гравировки неведомых письмён. Самолично списал сии письмена. Выяснил обиняком, что это – единственный на свете камень с надписью, зовётся рубин Тимур-ленга, по имени великого эмира Тимура Тамерлана. Камень был найден и огранён лет тыщу назад, спервоначалу принадлежал индийским махараджам, потом попал к Тимуру со всей Индией в придачу. Был всегда при нём, но однажды странным образом исчез.
Окольным обиходом, от старых бояр, было дальше узнано, что сей рубин оказался в московской казне. Кто-то утверждал, что камень был выигран у Тамерлана в тавлу. А кое-кто шептал, что был отдан Тамерланом московским князьям в обмен на две тысячи белокурых красавиц…
Как бы то ни было, его, Ивана, этот камень чем-то отталкивал – никогда его не носил, хотя с детства любил наряжаться и примерять на себя самоцветы и золото. Возможно, виной тому – наставления волхвов, учивших, что драгоценный камень должен быть чист и прозрачен, а если на нём царапины, гравировка или, того хуже, басурманские письмена, то волшебная сила из него через эти раны и шрамы ушла, а бесовская вселилась, превратив в простую булыгу, даже хуже булыги, ибо беси в простые камни не лезут – чего им там делать? Беси лезут в дорогие, блистательные камни, чтоб к их хозяевам, сильным да богатым, поближе оказаться – ведь такими крутить-вертеть куда как выгодней и занятнее, чем дураками-бедняками! Недаром жиды говорят: «Главное, не самому иметь богатства, а иметь власть над теми, у кого они есть». Пусть теперь сей лал хорошему послужит – сменять его на Кудеяра! Если Тимур отдал рубин за две тысячи дев, то неужели Гирей не отдаст мне за него одного-единого человека – Кудеяра?
И разве первый раз золото и камни на людей меняются? Вот сын покойного османского султана Сулеймана, Баязид, бежал от гнева отца в Персиду, к шаханшаху Тахмаспу Сефевиду, жил там припеваючи с семьёй, а через два года Сулейман выкупил его за четыреста тысяч золотых и тут же на границе казнил вместе с пятью сыновьями.
О Господи! Научи, что делать! Как седок наступает ногой на шею верблюда, чтобы тот опустился на колени, так и Ты время от времени кладёшь мне на загривок свою мощную длань, пригибаешь к земле, испытуешь, пробуешь! А я не ропщу! Нет, не ропщу! Я с радостью принимаю всё, ибо лучше тяжёлое Богово принять, чем лёгким сатанинским наслаждаться!
Сон начал морить его. В голове сметалось в кучу и тягучая ругань Клопа, и визги юрода, и наглый Габор-наёмник в шлеме с пером. И серебряная птаха, алыми глазами вперяясь, перья встопорщив и хохол распустив, всё взлететь пытается, но не суждено ей оторваться от каменной ветви и воспарить в небеса, где века текут в покойной тишине, без мук и скорби.
Был уверен, что камень поможет ему добыть Кудеяра. И заснул в счастливых мыслях, что не только в жизни, но даже в усыпальнице должен быть не токмо вход, но и выход. На всякий случай. И если султан выкупил сына с внуками и в тот же час казнил их, то я брата выкуплю – а там как Господь подскажет. Он – Решатель.
В печатне
Слуги были довольны, что Клоп не остался ночевать во дворце, а убрался в слободу к своей бабе. Клопа все боялись. Прошке не раз попадало от него: и в детстве, и потом лупцевал нещадно. Но зачем он приехал? Зачем вызван царём? Не задумал ли государь что-нибудь с царицей Анюшей после этих дырок? Не по её ли душу явился? Клопово появление никогда не предвещало ничего хорошего!
Ониська не понимал, в чём тут дело: где Клоп – и где царица? – но Прошка по пути в печатню втолковал ему, что эта докука с проторочами так просто не закончится: раз царь на царицу Анюшу взъелся, подозрения заимел – всё, пиши пропало, грядёт опала!
– Но главная загогулина для царицы Анюши – та, что царь другую деву любит пуще всего. Про то нельзя даже думать, не то говорить, – понизил голос Прошка и тут же сообщил, что сам не раз слышал, как царь свою сноху, Евдокию Сабурову, в укромном месте в тесно́ты загнав, по рукам и бокам ласкаючи лапал, напевая: «У Доси – чёрны коси, очи жгучи, длани белы, нагитки алы, перси туги, ножки малы», – она смущалась и убегала, а если царь не отпускал – то и отбивалась зело прытко. – Не перечила б – на золоте б ела, из серебра пила. А ныне – что? Сиди в келье да смотри в стену. Скука! А нечего, дурёха, с царём рукобитничать и препираться!
Ониська, глубоко вздохнув, спросил, что с царицей Анюшей теперь будет (слуги любили её – она их не угнетала, бывала даже ласкова)?
Прошка развёл руками:
– А что угодно. Что ему взбредёт на ум, то и будет. Мало ли разного с царицами приключалось? Вот одну прям заживо за измену похоронили! Не веришь?
Да, одну из цариц, чьё имя запечатано, невзначай с полюбовником застали. Вызвали Малюту Скурлатовича. Тот, приехав с двумя гробами и верёвками, первым делом разорвал простыню, на коей полюбовники блудили. Обрывками им надёжно рты заял, руки-ноги связал и в гробы поместил, крышки на пару с царём под громовые проклятия забивши. Гробы в сани кинули – и на кладбище, а там, на краю, без молитвы в большую могилу вместе кинули, рядом. Малюта сказал: «Ну, шепчитесь таперича сколько влезет!» – первые сорок лопат земли покидал, а дальше – стрельцы. Народу на Красном крыльце было оглашено, что царица скоропалительно от горячей болезни преставилась. На тризне царь плакал и кусками мяса швырялся: жрите, мол, звери, дождались моего горя!
– А ты, дядя, того, был на могильник?
Прошка отмахнулся, разбирая бумаги:
– Нет, что мне там делать? Стрелец один был, раззвонил при питье. Стрельцы сами ничего не знали – мало ли трупов зарывать приходилось? Когда же гробы землёй засыпа́ть начали, то оттуда такие неимоверные шорохи полезли, что все докумекали, какой грех на души берут. Того более – государь, эти шорохи услыхав, завопил и в могилу прыгнуть хотел, но Малюта его поймал и на руках, как младенца баюкая, в сани унёс. А не обманывай царя! Это же надо удуматься – при живом государе хахаля из казачков заводить! Ну, бери, вот твои листы, а это мои мертвяки. Сколько же их ещё осталось!
Роспись Людей Государевых
Облязов Ивашко, Ободдуев
Давыд, Оболдуев Шестак,
Обросимов Иванко, Обросимов
Шестачко, Обрютин Семейка
Олександров сын, Овдокимов
Меншик, Овдокимов Онтон,
Оверкеев Иванко Иванов
сын, Оверкеев Ивашка,
