– Вот тупорылы! Кому было приказано дом сторожить? Может, он где-нибудь тут… ходит? – с малой надеждой, но спросил.
Шиш сокрушённо развёл руками:
– Да где ж ему ходить? Логово перевёрнуто, шкапы распахнуты, рундуки отворены, банки побиты!
– Бездельцы! Раззявы! – начал клокотать в нём гнев. – Развисляи! Не уследили! – Зло огрел посохом Шиша по плечу, и келарю Савлуку досталось по шапке, но посох выпал из руки, и, приподнявшись на тулупе, выкрикнул визгливо: – А возьми-ка ты, Шиш, этого обезьяна в подвал и выспроси у него, где его проклятый хозяин! Всё вызнай: и куда колдун сбежал, и где золото и камни спрятаны, от меня в обилии полученные! Срочно Ричарда Элмса ко мне! Он и аглицкий язык знает, может помочь, если этот проклятый обезьян запираться станет: дескать, по-вашему не разумею. Вот фофаны дутые! Колдуна проморгали! Вот поотрубаю вам бошки за измену и буду ими пушки заряжать! Где Биркин? И Клопа ко мне! Он ещё в слободе у своей крали валандаться должен.
Шиш гаркнул стрельцам:
– Давай чурятину в подвал! – И заботливо спросил: – Велика ли рана? Как великое чудо случилось?
Скривился:
– Вспомнил!.. Несите! Элмса ко мне! Ох, горе! – сам думая, что если Бомелька сбежал – плохо дело: много чего знает, чего никому знать не надобно. – Надо срочно отправить на границы ловчее письмо – задержать немчина, если он появится! Хотя ведьмак так хитёр, что просто так, за здорово живёшь, на посты не сунется. Обходными путями уйдёт, бороду наклеив. Или в бабу переодевшись. Или под пастора играя. А вот жаль, что нет парсуны с его мордой! Была бы парсунка – разослали бы по границам – и дело с концом, никакие киятры беглецу не помогут! – заключил, отчего Угрь, преданно тащивший свой угол тулупа, встрепенулся:
– А как же! Очень даже просто! Можно ещё умнее сделать, государь! Можно много одинаковых парсун отпечатать, гравуры называются. В давильне, раз, раз – и сотня готова, все границы снабдить можно.
Буркнул, оглаживая раненую руку:
– Да уж известны мне сии гравуры… У меня самого друк-машина есть. Смазать надо. Дело нужное. Займись печатней, после Фёдорова стоит пуста! – приказал напоследок, страшась крыльца, веля нести себя осторожно, на ступеньках не уронить: – От вас, уродных иродов, станет царя угробить почём зря! Ни помощи от вас, ни толку – одна немощь, пустое место!
До кельи дотащили благополучно, на ступеньках передавая с рук на руки.
Донесли до постелей. Ониська начал стаскивать сапоги, расстёгивать тулуп, а Прошка метался по келье, не зная, что делать: искать мазь для ран, давать шарик зелья, как царь требует, заваривать сонный отвар, да покрепче? Бурчал под нос:
– Где тебя носит нелёгкая? Я же говорил – не ходи никуда, слаб, болен, так нет же – к тигру в пасть! Я тебя сонным отваром напою…
Уложили в постели.
– Ханку сюда, да побыстрее, не то прибью! Рану мы сивухой обмыли. Это что же выходит – и у ключаря Мосова чаша с бормотухой на столе с утра? И у келаря Савлука фляга сивогара за пазухой? – вдруг забыл о руке. – Нет, такие слуги мне не нужны! Савлука сюда! Мосова! Отодрать их на псарне!
Но лишние люди уже прогнаны доктором Ричардом Элмсом. Тот спешно явился по зову и тут же приказывает нести свечи, таз, горячую воду, открывает футляр с ланцетами и зажимами, начинает разворачивать кровяную тряпицу на обцарапанной руке. Скоро рана была очищена и перевязана.
Напоен сонным отваром, уже почти спал, когда явился Клоп – его с трудом растолкали у вдовы Настасьи, где он по-своему веселился уже вторые сутки. Почтительно склонившись к постелям, но сдерживая сивушное дыхание, Клоп прошептал:
– Я тут, государь!
С закрытыми глазами процедил:
– Фу, несёт, как из прорвы! Сбежал Бомелий. Надо изловить! Отправь на границы людей и грамоты, чтоб взяли колдуна за государеву измену! Делай что хочешь, бери кого надо – но чтоб был пойман!
– Слушаюсь!
И Клоп начал вслух прикидывать: бежать Бомелий может только на запад, ибо на юг, к османам или крымчакам, пойти побоится – ограбят и убьют. А то что Бомелий с собой всё своё золото и камни тащит, сомнений нет – с чего бы ему тогда бежать? Не тот гусь, чтобы пустым уходить. В Персии ему тоже ловить нечего. На востоке, среди диких племён, его самого изловят, да и вряд ли он в такую темь и холод сунется, он этого не переносит, мёрзнет всё время, вон лапсердаки на норке себе пять штук пошил… Север отпадает. Значит, остаётся запад, где он как рыба в воде. В Литву попрёт как пить дать! Или к себе в Вестфалию? Или в Голландию? Да и в Ганзе мест полно, где он в клубок свернуться может. В Англию только вряд ли сунется – там его давно ищут!
– А почему Бомелий решил бежать именно сего дня? Не вчера, не завтра? Испугался, что из-за дыр на детском белье его пытать будут? Или весть откуда-то получил, мол, давай двигай, всё готово к бегству… С продажной границы, к слову? У, поймаю мерзавца – меж двух глыб льда уложу! Грейся до скончания века! В его дому обыск сделать надобно! Слугу его, обезьяна, Шиш уже допрашивает.
Клоп скривился, поводил по полу красными глазами:
– Шиш? Да у этого Шиша самая болтливая баба навеки умолкнет! Шиш – сморкач желторотый, только бумажки умеет перекладывать! А кто вообще таков этот Бомелиев слуга-инородец, шат его возьми?
Приоткрыв глаза, пробормотал, что Бомелий привёз этого Пака откуда-то из Индии; Пак, зная, что лицом темноват, головой курчав и на других не похож, держался скрытно, из домика без надобности не вылезал, но зачем-то сильно был нужен Бомелию, чем-то необходим. Проклятому магу не раз предлагались в услужники парни из слободы, но немчин губы кривил, глаз щурил и башкой тряс:
– «Не надо рюсси парень, он жидкости разливаивает, стеклянки ломаивает, спиритус выпиваивает!» – передразнил Бомелия.
Клоп качнулся, предположил:
– Ясно! Не хотел, гадина, к себе в жильё твои глаза и уши впускать, вот и отлаивался вздором. Дай мне этого Пака на часок – всё из него выколочу! А Шиш! – Клоп с пьяной безнадёжностью махнул рукой. – Молокососочка, щурёнок! Небось, не знает даже, как дыбу вертануть или когти на руку пристроить!
Ощущая приливы дремоты от выпитого зелья, прошептал:
– Бери Пака! Делай что хочешь – только Бомельку не упусти, достань, не то будет бегать, как печатник Фёдоров.
Позже, засыпая, напоследок потянулся памятью к печатнику Ивану Фёдорову, якобы беглецу из Московии. Никто, даже Малюта, не знал, что Фёдоров был отпущен царём по тайному сговору: ему было разрешено под видом беглеца от нестерпимого московского тирана свободно ездить по европейским дворам и заниматься там своими гешефтами, печатать заказные книги, грести деньги, но он, Фёдоров, обязан под страхом смерти ежемесячно посылать лично царю секретные донесения в виде книг, где в переплёты будут искусно вплетаться укромные листы и на них особым языком сообщаться всё, что удалось разузнать нового не только о печатном деле, станках, красках, шрифтах, механизмах – описания, чертежи, новины, задумки, – но и об умонастроениях во фряжеских верхах: Фёдоров принят при разных дворах, как умелый мастер и гонимый правдоискалец.
