– И что, окрестился князь? Церковь построил? – спросил недоверчиво Биркин.
Пришлось не соврать: свиноед и питуха Абдул-Мехметка так до сего дня не крещён бегает, нет и церкви в Дербенте.
– Да они, собаки, всегда так! Пока их кормишь, куски кидаешь – в руки смотрят, зад лижут и хвостом виляют, а не дашь – тут же насупятся, отвернутся, а то и рычать и скалиться начинают. Недаром говорят, что дед Иван любил повторять: «Кнутом своего достичь возможно всегда, а пряничком – только по праздничкам»!
Биркин ввернул с сомнением:
– А велика ли польза от выкрещенцев?
Уверенно кивнул:
– Да! Велика! Да! И даже куда больше, чем от крещёного! Выкрещенец новой вере и власти свои преданность и покорство показать хочет, а крещёный – что?.. Как родился, так и крестился! Он – как все, ему особо хвостом вилять и выслуживаться нечего. Но и выкрещенцев надо различать. Есть такие, кто прямо из варварского облика под Христа пришёл, а есть те, кто из другой веры перелез. Первые – лучше: были слепы – стали зрячи, и есть надежда, что прозреют взаправду и придут к Христу по сердцу, а не указке. А перелезшие из другой веры тем хуже, что были в своей вере, а потом по разным поводам поудобнее себе нашли. Раз на такое способны – значит, и Христа продадут, если им с кнутом в руках прикажут, или перекупят, или соблазнят чем-то, или по-иному, через бабу, угрозы или вымогательство, принудят. Раз предавши – не устанешь предавать! А предатель всем неприятен и куда опаснее врага! Недаром людишки говорят: лучше в гнилом болоте утопиться, чем с предателем сдружиться. А? Не так?
Биркин молчал – что говорить праправнуку выкрещенца из Орды хана Берке?
Да и Строгонов притих, додумывая: раз предок Строгоновых хан Бохадыр выехал из татар и веру сменил, значит он, Максим Строгонов, – потомок предателя, и ему настоящей веры никогда не будет? Как понять слова государя? И сказаны ли они в запале – или с далёким прицелом? Гонения на Строгоновых ещё в памяти: государь хоть и взял в своё время их владения в опришнину, оградив от разора, но после распри о разросшемся строгоновском войске забрал чуть ли не половину земель назад, особо в Пермии, а заодно перевешал там всех главных воевод, числом до дюжины, в назидание и упреждение: негоже с царём спорить, куда лучше исполнять и повиноваться!
Понимая, что происходит в душах его молодых состольцев и чувствуя от этого терпкую и острую усладу («Пусть не забывают, что все всё помнят! Крепче на крючке сидеть будут!»), подтвердил:
– Да, да, это так… Крепкой веры им не будет… А что?.. Разве не верно?.. Вот взять хотя бы тебя, Родя. Ты у кого, дорогой закадыка, лет семнадцать назад не только на свадьбе дру́жкой, но и в жизни близким дружко́м состоял? А? Забыл?
Биркин попытался глубоко вздохнуть и глаз не отводить, но и прямо в глаза государю не смотреть. Пожал принудно плечами:
– А у кого?
– А у того, Родя, кто потом моим смертным врагом оказался! Вот у кого! А? Забыл? Напомнить? У изменника Володьки Старицкого, что заговор против меня и престола прямо у моего смертного одра сплёл, думая, что я уже в мире ином, ничего не слышу! С этого и пошла опришня плясать! Не будь заговора – не было бы и опришни! Сами напросились!
Биркин решил не врать, говорить правду:
– Государь! Ведь тогда Старицкий и твоим лучшим другом и братом был, хоть и двоюродным. Почему бы не быть дружкой у такого лица? Да и я зело зелен был… Да… А Старицкий ведь ещё совсем недавно, лет восемь назад, у нас главным воеводой был…
Недовольно зыркнул на него:
– Ну и что?.. Был… Был, да сплыл… Найдёшь не одного ты хвата, что за копейку выдаст брата!.. Откуда я знаю, может быть, он из своей удельной ссылки подучил тебя оморочить меня, отомстить, отравить: «Подсыпь, дескать, ему яду, пусть сдохнет!» А? Мне Васька Грязной и Малюта предъявили не только язычную молвку
[188], но и ве́щные свидетельства того, что именно Володька Старицкий приказал повару Моляве отравить меня и дал для сего греховного дела яд в склянке: тут убойный яд, а тут, в кошеле, – деньги за убой царя, ровно тридцать сребреников, хе-хе, шуткари… Но ничего! Для продажной псины – кол из гнилой осины!
Прервался, велел заносить рыбное, но продолжил, не отвязываясь от Биркина и время от времени искоса поглядывая на Строгонова (у того на лице стояло пугливое недоумение – молодой купец почти ничего не понимал из говоримого, но сгущение туч ощущал всем телом):
– Думаешь, Родя, случайно Старицкий скоро сам от яда помер? Нет, это Божье наказание за иудин грех! Вот что это такое! Ты, Родя, ни при чём при их заговоре, не то был бы с тобой другой разговор, ибо друзей любят, а предателей губят! Но вот правда ли, что ты недавно в одном приказном месте кричать изволил, что Курбские-де – прямые потомки Рюрика, а Рюриковичи – кривые, побочные? А? Было такое?
Биркин, до этого решив в просвете страха, что пронесло со Старицким, понял, что угодил в ещё бо́льшую опасность. Растерянно ответил, силясь не отводить глаз, но с трудом выдерживая пристальность царя:
– Государь, я говорил, Курбские – потомки Рюрика по старшей линии, а Рюриковичи – по младшей… Ты же сам… Тогда… Помнишь…
Хлестнул чётками Биркина по голове:
– А вот не надо о том рассуждать, чего твоя башка понять не в силах! Кто ты таков, чтоб о величиях и царях рассуждать? Тебе что, нужно меня хаять? Или правду знать? Если хаять – то конец твой известен, погублю и не посмотрю, что люблю! Будешь нагишом воду из проруби в прорубь переливать! А если правду узнать надобно – то иди ко мне, спроси, а не с иноземцами нюхайся!.. Кто тебе лучше меня объяснит, кто по какой ветви идёт и кто на каком суку ныне висит-болтается?! Предателей – на осинушку, на самую вершинушку! Эйя! Эйя!
Биркин нашёл последние силы сказать:
– Правду, государь, знать хочу…
Не обратил на его лепет внимания:
– Ладно. Ветви – это цветочки. А вот и ягодки: одна говорливая птичка на хвосте принесла, что зело прыткий Родион Биркин, государский слуга, в одном почтенном собрании изъяснить не постеснялся, что государь-де не прав, говоря, что новгородское вече подлежало разгрому, ибо являло собой скопище смердов и безыменитых мужиков, а это-де не так, говорит тот наглый Биркин, в том вече не смерды, а старинные почтенные роды заседали, а Новгород-де вообще не мог принадлежать Москве никак и никогда, потому что когда он, Новгород, рос, цвёл и распускался, то никакой Москвы и в помине не было. А? Каково тебе мои спросные речи по вкусу пришлись? Отвечай!
Тут Биркин сник полностью: да, был такой разговор с нидерландским посланником, так ведь тоже правда! Кому не известно, что Новгород был всегда разгромляем за строптивость, а не из-за вечевых смердов?! Да и Рюрика пригласили править в Новгород, а не в Москву, коей ещё и в помине не было! Но что же делать? Что отвечать?
Помощь пришла оттуда же, откуда и опасность:
