Сие великое дело с переносом города сотворено было для осады Казани. Началось всё с того, что царю в сонном видении явился Сергий Радонежский и велел возвести крепость: «Где Свияга впадает в Волгу, там должен стать новый град, без него Казань не стеснить». Когда о сне было поведано воеводам, те согласились, что да, из голых степей, окружающих Казань, осаду вести невмочно: нужны опорные места для складов, снарядов, кошта, пороха, провизии, отдыха, сна – не размещать же всё это под открытым небом?.. Но как строить крепь в голой степи?.. Кто-то из воевод то ли в шутку, то ли всерьёз предложил: «А построить где-нибудь в лесах городище, разобрать по брёвнышку, сплавить по Волге, а потом собрать!» Царь вначале посмеялся, не поверил. Но постепенно жгучая эта мысль захватила его. И решился: вскрыл пять из десяти ящиков с золотыми ромейскими цехинами из приданого бабушки Софьюшки и велел собрать со всех княжеств умелых древоделов и опытных древоточцев.
Крепость со стеной, кремлём, избами, посадами, башнями, воротами была срублена в лесах под Угличем. Затем всё было сверху донизу перемечено клеймами, разобрано, погружено на плоты и сплавлено по Волге на тысячу с лишним вёрст, а на юге, у слияния Свияги и Волги, выловлено и по клеймам собрано заново. Стены в пять аршин засы́пали землёй. Возвели башни, избы, терема, часовни. А первой сложили – за один день! – церковь Святой Троицы. Государь сам носил брёвна и вбивал аршинные гвозди. Оттуда, из Свияжска, было успешно осаждено последнее гнездовище Золотой Орды – Казань. И так крепко был возведён сей град Свияжск, что и по сей день люди живут и благоденствуют в нём!..
От мыслей о Свияжске замер, перевёл дух. О, как тогда любили его люди! И как он всех любил! Каждого плотника, любого подносчика, всех! Все были ему дороги и милы, ибо все горели общим ражем великого дела, ими творимого! И каким раньше был он людимым, кротким, милым! И каким сквалыгой стал ныне!..
Во дворе становилось суетно. Слобожане обходили прилавки, торговались, ели, дивились на карусели. Розовые от мороза и вина, пробегали парни, перекидываясь усмешками и шутками. Девки держались возле лотков, где ходебщики хвалили свой мелкий, но столь нужный щепетильный товар: иголки, булавки, приколки, пугвы, тесьмы, ленты:
– Кому мыльце – умыть рыльце?
– На лицо серенько, а моет беленько!
– Тарарам, писк, треск! Сурьма, белила, блеск!
Вот Клоп давеча жаловался, что проклятые злодельцы-бояре со своими поднадзорными дьяками не только сами протухли душой, но и всё вокруг разлагают (особо ныне, без надзора, при Семионе, коего никто не боится), стали с купцами в преступные стачки вступать: за мзду помогают им подати утаивать, налоги на сторону заворачивать, с цифирью хитрить, царя и казну обсчитывать, отчего богатство купцов растёт и позволяет давать всё больше денег боярам и дьякам, те тоже богатеют, ничего не делая, а только купецкие грехи скрывая, и поэтому всё охотнее и шибче потворствуют и потакают ворюгам-торгашам. И всё больше торговых, судебных, приказных крючкотворов, повытных волокитчиков в эту сатанинскую круговерть затягивается!
И хуже всего, говорил Клоп, что проклятые чиновные бояре, всё крапивное семя (и многие из попов, кто к деньгам доступ имеет) не только своих, но и иноземных купцов совращать на обманы и подлоги умудряются, а ведь главное золото в казну как раз от инородцев в виде плат и пошлин за проезды, провозы и оптовую торговлю капает.
– Ежели ещё фряги научатся по-нашему юлить и вилять – пиши пропало! Ни копья в казну не поступит! Государь! Такая гнилая кровосмесь между торгашами и боярами к выблядству приведёт! И тех и других – в петлю! – кипятился Клоп.
Слушая дьяка, скорбно и беспомощно думал: «Ежели и тех и других вешать, то с кем останемся?.. Кто торговлю вести будет?.. Над волостями, городами и приказами надзирать?.. Нечестных перебить можно, пробовали, но кого на их места посадить?.. Где этих честных сыскать, если все повязаны поголовным цепным грехом?.. С кем править?.. На кого опираться?.. Кому доверять, верить?.. И что есть царь без верной подмоги?.. Господи, зачем наградил меня столь жестоко?..»
– Пироги с морковью! Нажарила, напекла Акулина для Петра!
– С пылу, жару, второй – на пару!
– Кидай в зепь орехи, да гляди, нет ли прорехи!
– Кушайте, пейте, денег не жалейте!
Побродив по крепостному двору, осмотрев всё своими ухватистыми вездесущими глазами, отогнав незлой плюхой келаря Савлука с его жалобами на стрельцов, тайно пьющих сивогар на гауптвахте, направился в главную залу, где в ларях томились привезённые сыскарями Нилы. И сердце радостно играло, трепетно взмывало и опадало, как перед всяким сыском. Вернёт, вернёт он свои камни, перстни, самородок, книгу! Господь не попустит вору уйти от кары!
Неслышно вкрались в залу. Сторожевые стрельцы отпущены беззвучным взмахом руки. Арапышев и Третьяк Скуратов застыли среди гробовидных ларей, не зная, что делать, как царь задумал вести дело, каким макаром собирается «через обвонь» выяснять грабилу.
Арапышев заикнулся было шёпотом:
– Государь, позволь… – но он молча дал снять с себя тулуп, прошёлся между ларями (крышки приоткрыты на ладонь), напитываясь игривой злостью и ощущая трепетный прилив сил, как обычно перед правежом.
Перевернув клюку, нанёс рукоятью несколько ударов по крышкам, после чего внятно и зычно провозгласил:
– Я, царь и великий князь всея Руси Иоанн Васильевич, буду дознавать, кто из вас дерзнул напасть на меня на лесной дороге, ограбить и обидеть! Если вор признается сам, то будет наказан, но избежит смерти! – Переждал молчание и с заметной угрозой возвысил голос: – Тогда делать, что приказано! А ну, подай голос! – хлопнул по первому ящику. Оттуда что-то булькнуло.
Так прошёлся клюкой по всем ларям – убедиться, все ли ещё живы, не то, если подохнет настоящий вор, от других, сколько их ни жги, ни пытай, ничего не добьёшься, ибо на мёртвых и суда нет, и стыдобы они не имут!
Под крышками все живы – отозвались на разные голоса.
Тогда тихо установился на коленях возле крайнего ларя, сдвинул крышку, сунул нос в щель и начал резко и глубоко втягивать воздух, надеясь на свой тонкий нюх.
Потной обвони много, но не такой, не той… Та была жгуча, кожана, копчёна!..
Резко столкнул крышку. В ларе – мосластый и ногастый парень. Лежит, вытянув руки вдоль тела, глядя в потолок, не смея шевельнуться. Нет, не он… Те воры были ростом поменьше и постарше – матёрые середовичи, а этот – щенок, маламзя зелёная…
Парень смотрел глазами, полными страха, что-то лепетал пересохшим ртом.
– А ну, ори во весь голос: «Здеся бздюх притаился!» Ну, вопи! – приказал, чтобы услышать голос: Нилушка именно так кричал той проклятой ночью.
– Че… го?.. – От страха парень заикнулся и умолк.
– Кричи, что велено!
Парень, срываясь, крикнул пронзительно, почти визжа.
Нет, не тот…
