Да, незачем было тогда размётную грамоту Девлет-Гирею посылать, на разрыв напрашиваться, собакой его обзывать и грозить всю его семью на вертелах поджарить. Кому это понравится? Вот и дописался до московского пожара…
Да, пожар. Кара Господня!.. И до сих пор неясно, почему Москва была так быстро сдана. Оплошность?.. Слабость?.. Глупость?.. Измена?.. Ведь многажды было говорено – и в Думе, и на воеводских советах, и в войсках, – что татар в чистом поле встречать надо, а до городов ни в коем разе не допускать, ибо запалят зажигательными стрелами, а потом ограбят. А тут допустили, вот татаровьё и хлынуло в Москву без препон. Если царя нет рядом, если он на севере державу обороняет – то надо такие смертоубойные приказы отдавать?! Как же не измена?! Даже Опришный дворец сдал проклятый Васька Темкин, чёрная ему память! Дворец бросил, а сам со своими разбойниками кинулся к Яузе, где люди, всё самое дорогое на себя нацепив, по горло в воде от огня и дыма спасались, беспомощны и испуганны, – а он их там же, прямо в воде, грабил и убивал (чтоб потом не опознали), пока татары храмы, хоромы и подворья разоряли… Свои хуже чужих оказались!..
Да, будто мне своих бед мало – ещё проклятый Гирей нацепился на душу! Но его нынче тормошить несподручно… Отписать надо медоточиво, скромно, не будоражить «брата и соседа», будь он неладен! Хорош сосед и брат – тысячи с собой после пожара в рабство угнал и по восточным базарам до сих пор распродаёт!
Вспомнилось ещё, что посол Ахмет-хан недавно проговорился: крымского царя Гирея очень-де злит, что царь Иван ему в последние годы не челобитьё слать начал, а «братское слово». «Какой он мне брат? Он мой данник! Так ещё с давних пор идёт и идти будет, пока я жив и род мой на троне, иншалла!» – кричал Гирей у себя в Тавриде. И стал на деле свой гневливый норов показывать и всё больше дани выторговывать. Если при деде Иване в Крым уходило годовой подати тысяча золотых, то сейчас – пятьдесят тысяч! Конечно, сотня лет с тех пор минула, деньги иные стали, но не так же упали? Где тысяча – и где пятьдесят?
Впрочем, набеги и наглость Гирея – не только от его алчности, но и месть за Казань и Астрахань, коих татаре никогда мне не простят и не забудут.
Нет, не в поход палестинский идти надо, а Тавриду у Гиреев забирать. Иначе не будет нам спокойствия, пока в Крыму правят чингизиды. Для этого лучше всего с ляхами объединиться, разбить Гиреев, а потом ляхов изгнать из Тавриды – нам туда ближе, чем им, воинов, оружие и кошт поставлять…
Услышав шум из предкелья, крикнул:
– Эй, Прошка! Пить подай!
Явился Шиш, кинулся к столу, поднёс кубок в постели.
– Ты чего? Спать не пошёл?
Шиш, опустив глаза, сказал:
– Не до сна. Мучает меня одно дельце…
– Что такое? Говори, если умное! А нет – иди.
Сглотнув ком, Шиш замер, будто на что-то решившись.
– Государь, верное дело! Узнано от юрких людей, что во фламандском порту Антверпен есть Алмазная контора, Диамант Компани, а в ней – несметные сокровища! Их то больше, то меньше, но всегда много… – И выдохнул: – Прикажи ту контору грабануть!
– Ты в своём уме, Федька? Грабануть? Антверпен – это тебе что, Тула или Псков?
Шиш жарко ответил, что всё обдумал: контору обнести – пара пустяков, если умеючи и с башковитыми людьми. А сверкательных камней там взять можно до двух-трёх пудов.
– Ей-богу, не брешу! У меня и бумажея есть, там обозначено, где стража стоит, каковы засовы на дверях, в чём камни лежат…
Покачал головой:
– Ну ты и дроволом! Конечно, три пуда алмазов казне не помешают! Но такое дерзкое… А от кого узнано?
Шиш, видя, что мысль его не отвергнута сплеча, а обдумывается, заспешил:
– А в краковском дворце по хвастливой пьяни один наёмный немчуга проболтался – он в этой Алмазной конторе пару времени в охране служил и выгнан был за питьё и блудство: раз, будучи на посту, вызвал свою грудастую подстёгу и прямо на верстаке, где камни гранят, давай её дрючить, пока какой-то дорогой станок не изломал. Теперь обижен на контору за то, что выгнали его без выходных грошей. Отомстить хочет. Говорит, всё распишет и укажет в точности, и сам вместе пойдёт, а что ему потом от щедрот дадут – это в нашей воле, за всё спаси Бог скажет… И молчать будет по гроб и далее…
Остановил его рукой:
– Да будет меня присударивать! Пустое это! Даже если там камни возьмёшь – сюда как их увезти, пуды эти?
У Шиша и на это был ответ:
– А так – понемногу, не спеша. Как станок печатный провезли? По частям, по частичкам, по частюлькам, помалу, по-хитрому…
Слушал, и ему всё больше нравилась эта разбойная лихая мысль – ограбить Алмазную контору. Это надо же! Борзо! Да и провезти можно вполне – там же, в Антверпене, рыбу закупить и в неё камни насовать… Или в бочонках с топлёным маслом утопить. Или сыры разрезать, в них напихать, а потом обратно склеить. Или в муке растворить… Да мало ли? Было бы что прятать, а он уж им подскажет, что и как ховать, – великий мастер прятанья и пряток всегда был!
Шиш воодушевлённо предложил часть камней не вывозить на Москву, а там же, на месте, на всякое нужное сменять, но получил на это веское возражение:
– Нет, сие негоже: камнерезы, золотовары, ювелиры свои камни знают по виду, поймают. Если обнести контору, то камни надо до времени заныкать, чтобы фряги о них забыли. Или туркам на наших пленных сменять – турки всё берут… Что же, подумать можно. У нехристей латинян что-нибудь отнять – не грех…
Шиш засмеялся:
– В конторе латинян почитай что нет – там одни жиды сидят! Наёмник сказывал: в чернополых сатанинских шапках за станочками скукожены, в лупы пялятся, пейсы на пальцы крутят…
Загорелся вдруг не на шутку:
– Ну, тем более благородное дело: жидовские камни на христианские души сменять! Что, мало жиды у меня покрали? Пусть раскошеливаются… Шишкан, может, и я с вами, а? – вдруг вспыхнул по-молодому. – А что? Справлю бумаги на Ивашку Васильева, купца, шапку надвину поглубже – и к фрягам! Давно хотел там побывать, посмотреть, вот заодно и сделаем! Выпишем подорожные, возьмём дюжины две отборных ножелюбцев, товару вдоволь! Оружия на месте купим и – гой-да, контору брать! Казань взяли – конторы не возьмём? – разошёлся, но эти слова вызвали улыбчивое качание головы Шиша:
– Ой, негоже великому государю с ножом по чужим городам бегать! А ну – проруха? Словят нас? Что тогда? Мы-то головы сложим, не беда, а вот с тобой что будет? По миру в клетке повезут, деньги за показ брать будут!
– И то верно, – согласился нехотя. – Ладно, иди уж!
Вернулся к письму.
Что делать с настырным Гиреем? Запросный тыш не дашь – жить опять в великом страхе. Нет, не окрепла ещё Московия, чтобы крымских захребетников скинуть. Нет сил в стране, иссякла казна от войн и битв, с трудом перемирия заключены. Недаром Феодоська Косой кричит, что Московия-де – колокол без языка: по весу огромен, на вид внушителен, а писка мышиного издать не в силах, ибо забыли ему разумный язык привесить…
