После этого объяснения (оно было гораздо многословнее, чем я его сейчас изложил) он передает Зорину свой газетный пакет. Как было велено, мой перевод прозвучал совсем кратким:
– В память о совместной работе, Валериан Александрович, он дарит вам бутылку домашнего кальвадоса.
– Передайте депутату мою благодарность за его высказывания и презент, – сказал посол. – Это их самогонка, что ли? – добавил он, когда француз отошел. Я кивнул головой. – Выкиньте ее в ближайшую мусорную урну, – последовала команда.
Взяв пакет, я быстренько ретировался. Рядом урны, как назло, не оказалось, поэтому пришлось отнести его домой. Там я осторожно извлек слегка кривую, еще кустарного изготовления темно-зеленую бутылку, запечатанную сургучом. На одном ее боку был грязный след. Ну и депутат, – подумал я, – даже протереть подарок не мог. Взял тряпку и попытался сделать это сам. Однако, к величайшему удивлению, удалить грязь не получилось. Поднес бутылку к свету и присмотрелся повнимательнее. Оказалось, что в поры стекла от десятилетий лежания в погребе вцементировались крошечные песчинки. В подлинности почтенного возраста напитка я и так не сомневался, но это было еще одно материальное тому подтверждение.
«Ну и чем же закончилась вся эта история? – вправе спросить читатель. – Каким на вкус оказался музейный кальвадос? А может, владелец до сих пор бережно хранит его или вообще сдал на какой-нибудь винный аукцион, заработав бешенные деньжищи?»
Увы и ах! Поскольку обещал в своих мемуарах писать чистую правду, придется ею и ограничиться, как бы горька она ни была. Вскоре после не совсем праведного завладения редчайшим кальвадосом (Зорин был человеком абсолютно непьющим, но отнюдь не наивным простачком – переведи я ему чуть поточнее, не видать бы мне раритета), собрались мы у меня с приятелями на посиделки. Где-то далеко за полночь, когда все запасы спиртного в доме кончились, а продолжить дружеское общение еще хотелось, вспомнил я о заветной бутылочке. Ну и выставил ее, хотя нам к тому времени уже было все равно, что пить – сошла бы и самая захудаленькая кальва. Так что каких-то особых воспоминаний о раритетном напитке не сохранилось даже на следующее утро. Более того, и пустую бутылку сгоряча выкинул, вместо того чтобы хоть ее сохранить в качестве сувенира. Кто не совершал по молодости подобные глупости – пусть бросит в меня камень.
Надо признать, что за последние десятилетия и в самой Франции потребление кальвадоса сокращается. В городских барах его вытесняют различные импортные напитки – прежде всего ранее мало потребляемые французами виски или даже водка.
В Нормандии, конечно, еще остались специализированные магазины-подвальчики, где вам предложат перед покупкой отпробовать несколько сортов кальвы, прежде чем вы сделаете окончательный выбор. Последний раз было проверено на собственном опыте где-то пару лет тому назад. Задачка эта, кстати, не из простых. После нескольких, пусть и крошечных проб в голове все-таки начинается легкая сумятица: то ли второй кальвадос особо понравился, то ли четвертый, а может быть, шестой… В итоге спрашиваешь мнение хозяина и берешь тот, который он рекомендует.
Но некоторые давние традиции и там уходят в прошлое. Например, нормандская привычка подливать кальвы в кофе. Она была настолько распространена, что, если четверть века тому назад вы в Шербурге заказывали «cafe nature», т. е. просто чистый натуральный кофе – это значило не без сахара или без молока, а без кальвадоса. Нынешнее молодое поколение этого уже не знает.
Я же, покинув Францию, сохранил ностальгическую привязанность к этому напитку на многие годы. Конечно, в основном приходилось довольствоваться фабричными – бутылочными – вариантами. Но бывали и исключения.
Так, например, среди иностранных коллег в Марокко был у меня добрый приятель – посол Швеции. Человек высокого, где-то под два метра роста, с красным обветренным лицом и с пышной седой шевелюрой – настоящий скандинавский викинг. Звали его Петер, но я частенько в шутку именовал его «Петром Великим». Он охотно откликался.
Как-то после ужина у нас в резиденции предложил я ему в качестве дижестива рюмочку кальвадоса. Его в ту пору как раз завезли в так называемый «дипшоп» в Рабате – беспошлинный магазин для дипломатов. Посол с удовольствием согласился.
– А ты, Юри, оказывается, тоже уважаешь этот напиток? – спросил он, сделав несколько маленьких глоточков. – Может быть, тебе доводилось пивать и хороший домашний кальвадос? И что такое «нормандская дырка» знаешь?
В ответ я рассказал ему выше описанные истории. Внимательно выслушав их, собеседник сказал:
– Очень интересно. Тогда, я думаю, ты сможешь оценить тот кальвадос, который мне присылают из Нормандии. Ведь моя жена родом из тех краев, и вся ее родня и сейчас там живет.
Вечером на следующий день я отправился на очередной официальный прием, который давал в ресторане гостиницы «Хилтон» один из арабских послов. Приглашенных была тьма – чтобы поприветствовать хозяина в холле гостиницы выстроилась длинная очередь. Среди ожидающих я заметил и своего шведского коллегу, который сразу же бросился ко мне. После дружеских приветствий он распахнул пиджак и извлек из внутреннего кармана пластиковую бутылочку из-под минеральной воды.
– Держи, – радостно протянул он ее мне. – Это та самая «кальва», о которой я тебе вчера говорил. Надеюсь, понравится.
Слегка опешив, я тепло поблагодарил шведа за презент. Но вынужден был вернуться на минутку к машине, поскольку держать его в кармане я как-то не решился. Хотя вообще бы не помешало – шикарные яства на арабских приемах, как правило, бывают в изобилии, но ничего крепче соков к ним не подают. А кальвадос, как выяснилось дома, и на самом деле оказался отменного качества. Впоследствии Петер еще не раз дарил мне его, но уже не таким экстравагантным образом.
Рассказ о других разновидностях «о-де-ви» продолжим с небольшой цитаты из «Праздника, который всегда с тобой» Э. Хемингуэя. Вспоминая свои визиты к Гертруде Стайн, он пишет, что обычно хозяйка подавала гостям натуральные бесцветные напитки из красных и желтых слив или лесной малины – «каждый из них отдавал на вкус теми ягодами, из которых был сделан, приятно обжигал язык, и согревал вас, и вызывал желание поговорить». Прекрасная характеристика. Можно лишь добавить, что подобную «воду жизни» также перегоняют из клубники, вишни, груш или других фруктов.
Во Франции эти напитки большей частью производят в Эльзасе и Лотарингии. Почти все они действительно не имеют цвета – только ярко выраженный аромат и весьма крепки – порядка 50 градусов (в последнее время, правда, наметилась тенденция делать их послабее). Пьют их как из маленьких рюмочек, так и из больших коньячных бокалов обычно в качестве дижестива. У наших переводчиков подобные «о-де-ви» зачастую «обзываются» наливками, что, как видно, не совсем верно. Плюс ко всему и сахар в них почти всегда отсутствует.
Крепкую «выпивку» подобного рода вы встретите и во многих странах восточной Европы: Польше, Венгрии, Болгарии, Словакии и Чехии. Из последней мне недавно привез бутылочку «Живы воды» мой давний друг Леша Федотов. Когда-то он служил под моим началом, потом обошел шефа, стал замминистра, а теперь является нашим послом в Праге. «Вода жизни» из абрикосов оказалась весьма приличной. Ну, а в том, что касается «жива», то в славянских языках «живот» – это не «пузо», а жизнь, соответственно и прилагательное имеет тот же смысл. Но особенна богата ею, во всяком случае, исходя из моего личного опыта, Югославия. Сейчас, увы, государства с таким названием больше не существует, но я был российским послом именно в нем, а посему и рассказывать буду о югославских, а точнее – сербских и черногорских напитках.
