– Мне кажется, я летал.
– Да?
– Я катился с горки и неожиданно взлетел.
– Правда?
– Это неприятно.
– В первый раз всё не очень приятно. Зато сможешь слетать в отпуск.
– Только Простодурсену не говори.
– Почему?
– Он испугается, боюсь.
– А что я могу испугаться, ты не боишься?
– Ты прячешься под кроватью и уходишь с собственной игры – навряд ли тебя пугают странности.
Сдобсен пристально посмотрел на Утёнка. Ишь, комок перьев, а поди ж ты, какие хорошие слова находит.
– Ты знал, что я здесь?
– Я не до конца зажмурился. Подумал, лучше не пускать дело на самотёк.
– Понимаешь, я хотел быть обаятельным, и лёгким, и радостным, лучиться счастьем и всех веселить. Но мне это совсем не легко и не совсем удаётся. Вот я и ушёл.
– Как раз здорово, что тебе это не совсем удаётся. Это самое ценное в тебе, Сдобсен.
– Ценное?
– Ну да. Теперь я знаю, что и таким тоже можно быть. И что необязательно всё у всех получается на пять с плюсом. Пойдём вернёмся к остальным?
– Да… Пойдём, пожалуй.
Они вернулись на склон к троим ожидавшим получить луной по башке. Лица у всех были безмятежные. Октава зевала. Простодурсен почёсывал руку. Ковригсен стоял столбом.
– Выиграли все, – сказал Сдобсен. – Вы все.
– Я как будто по воздуху летал, – прошептал Простодурсен. – Луны я ничуточки не боялся, но внезапно как будто взмыл в воздух. Я точно не летал?
– Точно, – прошептал Сдобсен. – Ты стоял на одном месте.
Они зажгли фонарь и залезли в палатку. Теперь они научились жить в тесноте и почти не задевали друг дружку.
– Можно мне спеть шептальную колыбельную? – спросил Утёнок.
– Это было бы здорово, – шепнул в ответ Сдобсен.
– А утром мы сходим за ягодами, наберём хомятки и завазюквы и сделаем отличный синий пудинг на обед, – прошептала Октава.
– Обожаю собирать ягоды, – шёпотом сообщил Простодурсен.
– Жду не дождусь твоей песенки, – прошептал Ковригсен.
Стало тихо. Где-то вдалеке ухала сова. Вечерний ветерок прошелестел по гребню палатки.
– Ну? – шепнул Простодурсен. – Ты петь не хочешь?
– Хочу. Но не могу. В голове ни одного песенного слова. А я думал, они там в очереди стоят.
– Тогда споёшь в другой раз, – сказал Простодурсен.
– Думаешь?
– Да.
– Я, кажется, устал. Спокойной ночи.
И через несколько минут все в палатке спали.
Они обмякли и разнежились. Лица закрылись на сегодня. Луна неспешно закатилась. Возможно, ей пора было светить в загранице.
А вскоре встало солнце и залило маленькую Приречную страну свежим светом.
Походники-отпускники проснулись и протёрли глаза, разгоняя сон. Кое-кто искупался в росе. Ковригсен разложил завтрак на своём чемодане.
Маленькие тонкие карандашики на огромном белом листе нового дня – вот кто они были. То сочиняли каракули и сложные загогулины. То новые игры. А то у них получался лишь крохотный штришок сорвавшегося с губ слова.
Сегодня они сочинили себе поход в лес за кудыкой и понарошкой. Потом присочинили обед с синим пудингом из хомятки и завазюквы. А после стали сочинять истории из заграничной жизни – как они добрались до заграницы, и теперь Сдобсен купается там в лучах известности.
– О, Сдобсен, – сочинительствовал Ковригсен, – ты уникум – обладатель вечно мокрых ног! Поведай нам, как тебе это удаётся? И как ты это терпишь?
– Видишь ли, мой любознательный друг, – вступал в сочинённую игру Сдобсен, – секрет прост: всегда ступай в мокрый мох и во все лужи. Где журчит и клокочет, туда и направляй свои стопы.
– О да, ты великий мастер журчания, – почтительно добавляла Октава.
– Но сегодня я сочинил новую игру, – на ходу сочинял Сдобсен.
– А мне милее старая, – отвечал Ковригсен.
И так, слово за слово, шёл день. Синий пудинг они доели. Река плескалась и плескалась.
Свет выполоскал всю белизну и посерел. И снова зажгли фонарь.
А на другое утро в чемодане Ковригсена кончились коврижки. Последние крошки сгребли и ссыпали золотой рыбке.
Все, кроме Утёнка, понимали, что это значит. Просто Утёнок никогда раньше в поход не ходил.
– Почему вы всё убираете? – спросил он.
– Чемодан с коврижками пуст, – сказал Простодурсен.
– Давайте сбегаем и принесём ещё, – предложил Утёнок.
– Кончились коврижки – конец походу, – объяснил Простодурсен.
– Нет! – запротестовал Утёнок. – Я домой не хочу. Так скучно!
– Дом тут, в трёх шагах, – напомнил Простодурсен.
– Да, – хныкал Утёнок, – но все разбредутся по домам и займутся своими делами. А вместе мы ничего больше делать не будем. Какая скука – эти ваши отдельные дома!
– Очень хороший поход получился, – сказал Ковригсен.
– Да, я его никогда не забуду, – сказала Октава.
– И я, – сказал Сдобсен.
Это была маленькая страна и маленькое лето. Наверно, солнце растратило свой свет по заграницам. Теперь оно жарило не так сильно. И лучи его прикасались мягче. Ночи стали длиннее, а дни короче. Лето сдулось. По реке вниз отбивали чечётку злые холодные ветры.
А потом прилетела каменная куропатка. Тепла от солнца большому камню уже не хватало на всю ночь. И каменной куропатке нужно было греть его своим телом.
Всем стало спокойнее, когда каменная куропатка вернулась. Она мудрая и отдаёт кому-то своё тепло в чёрной чаще глухого леса.
Толпа рукоплещет, идёт за тобой, но важно ещё быть довольным собой…
Однажды утром Сдобсен резко проснулся. Огляделся. Сразу вспомнил, что он Сдобсен. Ему приснился ужасный сон. Что это были за кошмары, Сдобсен не помнил, но сон они прогнали.
Сдобсен встал. Он был одет, он спал в одежде. Сдобсен хлопнул себя по животу. Столб пыли поднялся из свитера и рассеялся по комнате.
«Сдобсен есть Сдобсен», – подумал он.
И обрадовался от этой мысли. Может, во сне он стал кем-то другим и оттого напугался?
Солнце протянуло ему в окно мягкий лучик света. Сдобсен стоял в его нежном тепле и думал, что в загранице такое сплошь и рядом. Кого-то выхватит луч прожектора, и все собираются на него поглазеть. Они кричат «ура» и рукоплещут.
Знаменитость берёт гитару и начинает петь. Или взмахивает волшебной палочкой – и вуаля: достаёт из шляпы кролика.
