Выживание и взаимовыручка
Мы стояли на берегу перед Репой, в мокрой холодной одежде и с озерами воды в кедах. Репа вынул из кармана наши исписанные страхами салфетки, выбрал одну и прочел:
– Я боюсь упасть в воду и утонуть.
И порвал на мелкие кусочки. Выкинул кусочки в урну. А остальные салфетки аккуратно сложил и спрятал в карман.
– Вы что, псих? – спросил Тимур.
Репа посмотрел на него и сказал:
– Да.
Помедлил и добавил:
– Сегодня у вас была тренировка на выживание и взаимовыручку. Можете так и сказать вашим родителям.
Пещера принадлежит Тохе
Тоха держала меня за руку и вела за собой. Мы прошли мимо эллингов, мимо стоящих на кильблоках динозавров – громадных железных яхт и катеров с гнилыми днищами, они стояли тут годами никому не нужные и покрывались грязью, ржой и мхом. Дошли до ангара, и Тоха дернула железную дверь. Та тяжело, со скрипом отворилась. Внутри были свалены останки лодок, яхт, катамаранов и буеров. Так вот они, буера. Я никогда раньше тут не был. Тоха включила фонарик в телефоне и повела меня сквозь этот бурелом. В дальнем углу за поставленным на попа красно-желтым катамараном лежала туристическая пенка, на ней спальный мешок и на мешке рюкзак. Тоха остановилась, светя фонариком. Я с недоумением поглядел на нее.
– Я здесь живу, – сказала она. – Иногда.
Я поглядел на спальный мешок.
– Мне нужно это место, понятно? – сказала она, как будто я ей в чем-то возражал. – И поэтому Репа может выделывать что хочет, а я не брошу секцию.
«Я брошу», – написал я в блокноте пятнадцать минут назад, когда мы с Тохой стояли на нашем дальнем конце пирса. «Урод и псих», – добавил я, не заметив, что повторяю слова Тимура.
На нас были шевцовские ветровки – ну и трусы, – а больше ничего, потому что наша одежда висела на перилах веранды кафе и сушилась на солнце. Митрофана увез отец, Тимур бросил свой велосипед возле будки сторожа и сел к ним в машину – они вроде бы в одном районе живут. Репа куда-то провалился, Шевцов заполнял бумаги в офисе.
– Не бросай, – сказала мне Тоха.
Я пожал плечами и вопросительно поднял брови.
– Ты слабак, вот так сразу сдаться? – спросила Тоха.
Я помотал головой. Я хотел написать, что мне надоели все эти сумасшедшие тренеры, но Тоха и так все поняла по моему взгляду.
– Пойдем, кое-что покажу, – сказала она, взяла меня за руку и отвела в этот ангар.
В ангаре пахло машинным маслом, железом, сыростью. Неужели она тут ночует, спит в этом спальном мешке? Не хочет ехать домой? Что-то гонит ее из дома? Что-то неприятное, плохое? Я молча задавал эти вопросы и сам понимал, что ответ – да.
Швертбот класса 470
Солнце жарило вовсю, наши вещи высохли, мы переоделись и пошли относить ветровки на второй этаж. Окна на втором этаже были открыты, они выходили на гавань и пирс. Дальше за пирсом синело водохранилище. Несколько рыбацких лодок застыли в неподвижности. Наискосок с юго-востока на северо-запад шел-тарахтел маленький теплоход, который возит туристов от станции к санаторию и обратно. Мы с Тохой застыли у окна, глядя на наше собственное море, и не сразу обратили внимание на Репу, который, шаркая ногами, подошел к двери офиса Шевцова и встал там. Тоха заметила первая, толкнула меня и показала вниз – наше окно находилось ровно над дверью офиса. Мы замерли, наблюдая за Репой. А тот наблюдал через стеклянную дверь офиса за чем-то или за кем-то – за Шевцовым? Он смотрел, напрягшись, вытянув шею. Потом расслабился и, стукнув костяшками в стекло, открыл дверь.
Окна в офисе были тоже открыты, поэтому нам были слышны их голоса. Точнее, голос Репы, потому что Шевцов ничего ему не отвечал.
– Серег, у тебя выпить есть? (Пауза.) Серег, ты чего вообще меня взял? (Пауза.) Меня к детям нельзя, ты чего вообще думаешь.
Тут наступила тишина, и мы с Тохой чуть не выпали из окна от любопытства. Загрохотали шаги, из офиса на улицу вывалились Шевцов и Репа. Шевцов держал Репу за плечо и толкал вперед, а Репа нехотя подчинялся. Они пошли по направлению к слипу. Мы с Тохой, не сговариваясь, кинулись к лестнице, опрокинули по дороге дюжину старых весел и, потратив кучу времени, чтобы снова приставить весла вертикально к стене, затопали вниз. Когда мы добрались до слипа, Шевцов и Репа уже спускали на воду «семидесятку» – старый швертбот класса 470, который обычно стоял на берегу на тележке. Не обращая на нас внимания, эти двое сели в лодку – Репа на руле, Шевцов на шкотах – и пошли. И, когда я увидел их вдвоем на «семидесятке», я понял, что за парень был на одной из старых фотографий вместе с шестнадцатилетним Шевцовым – они сидят в лодке, щурятся на солнце и смеются в объектив, – это был Репа, его рулевой.
Мы стояли с Тохой и смотрели, как их парус уходит все дальше и дальше. Мы ждали долго, но они и не думали возвращаться. Мне пора было к деду в больницу, и я оставил Тоху одну на берегу. Она отказалась ехать со мной в город. И я не знал, куда она пошла тем вечером – на станцию, чтобы вернуться домой, или в ангар, где лежал ее спальный мешок.
Список доктора Кольчугина
– Ваш отец сбежал.
Передо мной стоял двухметровый огненно-рыжий парень в белом халате. Он наклонился и вплотную приблизил свое лицо к моему. Его рыже-зеленые глаза метали молнии, а веснушчатый нос грозно целился в мою переносицу. У сидящих на своих кроватях пациентов был радостно-взволнованный вид – еще бы, наконец-то в этой палате происходит что-то действительно интересное.
Я скосил глаза на раскрытое окно.
– Нет, не через окно, – ответил мне парень. – Он просто ушел за ворота во время прогулки. Это вы принесли ему одежду?
До меня дошло – дед, одетый в свои обычные штаны и футболку, сделал вид, что он не пациент, а посетитель, навещавший родственника в больнице, и сбежал. Ловкий филин, нечего сказать.
Рыжий парень увидел мою улыбку, выпрямился и бросил:
– Следуйте за мной.
Он быстрым шагом вышел из палаты, и я, помявшись, за ним последовал.
– Я лечащий врач, – не оборачиваясь, сказал парень. – Федор Кольчугин.
Он мчался по коридору, задрав свой веснушчатый нос, полы его халата развевались, и медсестры и больные с возгласами «здрасте-фёдр-ваныч» расступались перед ним. Кольчугин резко завернул в кабинет, меня немного занесло на повороте, когда я на полном ходу свернул за ним. Хлопнула дверь, мы остались один на один.
– Надо было подписать отказ от лечения, я бы отпустил, – строго сказал Кольчугин. – Теперь у нас всех будут проблемы – у дежурной сестры, у охраны, у меня. Детский сад какой-то!
На словах про детский сад он покраснел и запнулся. Справившись с возмущением, он взял со стола бланк и протянул мне:
