Когда я вхожу, она уже ждёт меня. Всклокоченная и злая, она выглядит так, будто не спала ночь в поезде, навернулась со второй полки и раздавила любимого кота.
– Я тебе этого никогда не прощу! – шипит мне в лицо. – Никогда, слышишь! Я сбиваюсь с ног. Я не сплю ночами. Я не знаю, что мне предпринять – а тут, мимоходом, ради одного голого… ради одного голода!.. Как ты это объяснишь?
– Это ты объясни. Я тебя не понимаю.
– Всё ты прекрасно понимаешь! Все вы такие – женщины. Вечно притворяетесь. А кто, кто соблазнил моего человека?! Кто, кто его толкнул к порогу? И для чего? Ради баловства!
– Какого человека? Ты о чём?
Но у меня в голове уже проясняется. Вспыхивает вчерашняя ночная встреча, шавки и летящий в меня кирпич. Толстяк из электрички. Так вот оно что…
– Догадалась, – морщится Женя, следя за моим лицом. – Вижу, что догадалась. Наконец-то. Теперь, надеюсь, ты мне всё объяснишь.
– Так это твой? Твой – как его – Ёжиков?
– Ёжиков, Ёжиков. И ничего смешного я в этом не вижу.
Но остановиться я не могу, хохочу от души. Женя смотрит хмуро и обиженно. Но не злится. Видимо, поняла, что я не специально.
Отсмеявшись, я рассказываю ей всё. Даже про собак. И про то, как он меня выследил. Женечка сидит хмурая и на меня не смотрит.
– Вот что значит молодость, – вздыхает, когда я закончила рассказ. – Сколько раз я приходила к нему в банк. Сколько раз пыталась его соблазнить. И хоть бы что! А на тебя сразу повёлся. А отчего? Было бы хоть что-то! Ведь малолетка. Ни кожи, ни рожи. Одна зелень. – Она глядит с такой горечью, что мне неудобно и совсем не обидно, а только жаль её.
– Что ты, Жень, ты же красавица, – лепечу я. – Это просто аффект. Нестандартная ситуация. Ему, как бы это… привиделось.
– Привиделось, – вздыхает Женя. – А мне теперь что прикажешь делать? Особенно после того, как ты его съешь.
Я теряюсь. Конечно, ещё полчаса назад я бы, не задумываясь, именно так и поступила. Однако теперь, зная, что толстяк непростой, что он Женин…
– Мне сегодня ещё сон дурацкий приснился, – морщится она, отводя взгляд за стекло витрины, у которой мы сидим. – И такой подробный, к чертям… Будто дают этому моему Ёжикову задание. Отвезти куда-то какие-то документы. Он их берёт и едет. Отчего-то на велосипеде. И надо ему в Замоскворечье, по мосту. А он возьми да и навернись. Сам чуть не улетел, а велик и документы – в воду. Тогда он решил повеситься. Вроде как не оправдал оказанного ему доверия. Решил, значит… верёвку взял. Выбрал крепкое дерево. Приноравливается. А я тут как тут. На дереве этом сижу с ножом, руки потираю, жду, чтобы верёвку перерезать. А нож у меня падает… И мне даже смотреть не надо, чтобы понять, что попал он прямо в Ёжикова. Я на руки свои смотрю, а они в крови. Вот так вот… Ну и чего ты на меня как на дуру глядишь?
– Тебе сны снятся? Я думала, нам не снятся…
– Не снятся, успокойся. Ни разу не снились. Вот первый раз. И сразу такой.
Она выглядит разбитой. Уставшей и как будто больной.
– Живёшь вот так… Ради никчёмных Ёжиковых. Глупо, согласись. Вот Саши уже нет. Совсем нет. Об этом и подумать страшно. Совсем! А я так и буду до второго пришествия мыкаться с Ёжиковыми. Видимо, это я такое никчёмное существо, потому они мне и попадаются.
– Слушай, но ведь это же странно. Не может быть человек совсем пустой. Может, в нём что-то есть, просто не видно?
– Я тоже так раньше думала. А теперь знаю: может. Понимаешь, нормальный человек умеет любить. Вот я, если б я жила – да я бы всё любила. Вообще всё. Тебя, Яра, стол этот, я не знаю, дурацкий пластмассовый цветок, запах курева, кофе дешёвый – да всё! Просто за то, что оно есть. Я это и сейчас люблю. А он нет, понимаешь? Дьявол, да он не живой! Дышит, ест. Спит с женщинами. Ради здоровья. Но не хочет ничего. Ни о чём не жалеет и не мечтает. Вообще. Я этого не могу понять! Кто из нас после этого не человек?! – Она отстукивает каждое слово пальцами по столу и вдруг останавливается. – Хотя погоди. Это же неправда. Это до вчерашнего дня так было. А теперь – нет. Так значит… Чёрт.
Она отворачивается. Мне совсем не по себе.
– Женечка, ну чего ты? – глажу её по руке. – Может, это шанс?
– Какой ещё шанс?
– Ничего же не бывает случайно. Может, это для тебя шанс? Приходи сегодня тоже.
– Куда?
– В парк.
– Зачем? Чтобы полюбоваться, как ты его слопаешь?
– Да не буду я его лопать! Что ты в самом деле!
– Правда, не будешь?
Это уж слишком.
– Как ты можешь так обо мне думать!
– Я не думаю. Нет, извини.
– Всё, забудем. Давай лучше решим, как правильно поступить. А то мне скоро уезжать. У меня сегодня очень важный визит.
– Да. Давай подумаем. Давай. И как нам правильно поступить?
3
Визит, который мне предстоял, – к Холодову Алексею Игоревичу. Для этого мы взяли такси. Машина без шашечек, чёрный «Ниссан» – мы специально договорились, чтобы был именно чёрный. От Москвы это стоило как самолёт в небольшую европейскую державу, но мне было всё равно: денег не существует, так пусть они будут у тех, кто в них верит. А явиться под окна Алексея Игоревича стоило при параде – я-то знала, что он зорко наблюдает свой двор круглые сутки, и тех, кто явится к нему, сумеет запомнить. В общем, машина была необходима, шагать со станции было не комильфо.
Улица седьмой годовщины каких-то там событий оказалась цепью бараков на отшибе города О-ска. Асфальт был разбит, как после бомбёжки, через лужи перекинуты доски, в канавах росли лопухи. Машина медленно переваливалась через колдобины, проползая в конец улицы, где виднелся квадрат хрущёвских пятиэтажек. Водитель матюкался сквозь зубы, выкручивая руль и поминая то колесо, то подвеску с такой горечью, будто они уже отвалились.
– За такую дорогу надо двойной тариф брать, – ворчал он.
– Ничего, шеф, не ты один страдаешь от российских проблем, пусть тебя это утешит, – отвечал ему Юлик. Он сидел впереди, мы с Цезарем – сзади, прильнув к стёклам и наблюдая малолюдный пейзаж. Он навевал тоску. Бараки по левую руку, гаражи и какие-то совсем жуткие сараи – по правую. Всё это потихоньку сползает в зловонный овраг. Ничего удивительного, что человека, ежедневно наблюдающего всё это из окна, посещает желание кого-нибудь кокнуть.
– Стоп! – сказала вдруг я, и водитель от неожиданности пнул тормоз. – Вон этот дом.
– Какой? Где? – все обернулись налево, где из-за пятиэтажек выглядывала единственная свеча в двенадцать этажей цвета порченого арбуза.
– У меня не показывает, – водитель щёлкнул пальцем по навигатору. – Там другой должен быть адрес.
– Нет. Это точно он. Поехали, – сказала я.
