– Звони, звони, – мурлыкнула я и шагнула к нему. – Звони.
Но он больше не хотел подпускать меня близко. Кинулся к двери – разумеется, заперто – и стал колотиться. В таком помещении – бесполезное дело, даже здесь слышно плохо. Я вздохнула и села на стол.
– Ну и кто из нас после этого истеричка? Ладно, обещаю больше тебя не пугать. Мне надо знать сосем немного, в целом я всё увязала. Я хочу знать следующее: как ты собирался вывести для всех, что Ём – это и есть Пан? На форуме об этом ни слова.
– Да что ты пристала? Я не имею к этому никакого отношения. Я просто так тогда…
Где-то щёлкнул часовой механизм, так громко, будто над головою. Потом ударило один раз, ролики повернулись, но вместо кукушки прокричал петух. Айс присел и с недоумением стал озираться. Я подняла палец и улыбнулась:
– Первый. Ты отрёкся от него в первый раз.
– Господи, да что за цирк? Чего ты от меня хочешь?
– Я задала вопрос. Как ты намеревался связать в сознании людей Пана и Ёма?
– Да с чего ты взяла, что это одно лицо? Об этом и речи нет. При чём здесь Ём? Это же так, развлечение, троллинг, манипуляция массовым сознанием, мне интересно…
Снова щёлкнуло, пробило дважды, и петух прокричал два раза. Я улыбнулась:
– Один из рабов говорит: не я ли видел тебя с ним? И Пётр опять отрёкся…
– Всё, – прервал он меня и топнул. – Мне надоел этот балаган.
И достал телефон из кармана. Но прежде чем он успел нажать хотя бы одну клавишу, я была рядом, отобрала трубку и, глядя ему в глаза, разломила её на два куска, как шоколадку. Показала обломки, разжала пальцы. Они упали на пол, не издав звуков.
Лицо у Айса вытянулось. Похоже, только в этот момент он всё понял. То, что чуяло в нём границу между жизнью и смертью, поняло всё. Он впервые показался мне некрасивым.
– Я знаю, – сказала тихо. – Я знаю, что ты намереваешься убить Ёма. Я знаю, для чего тебе это нужно. Меня интересует только – как? Как ты хотел сделать, чтобы люди узнали одного в другом? Как хотел сделать, чтобы смерть не была напрасной?
– Она не будет напрасной, – произнёс он, и на лбу у него выступил пот. – Она не может быть напрасной. Я так сделаю. Я уже многое сделал. Остальное – время и правильная реклама. Все поверят.
– Но он не творил чудес. Не кормил хлебами. Не превращал воду в вино. Не ходил по волнам. Не исцелял на концертах. А верёвка – что верёвка? Ничего не известно. Да и было давно, кто об этом знает? Ты один. Какое же это чудо?
Он побледнел.
– Кто тебе рассказал? Он? Кто?
– Это важно? Хорошо, мне рассказала Джуда. Но это ничего не меняет. Люди хотели бы чуда. А тут – где в этой истории чудо? Ты хотел создать бога, но Ём – человек.
– Только пока живой, – сказал Айс, и я вспомнила его слова, там, в вегетарианской столовке.
– А сам-то ты веришь в это? Ты веришь в Ёма? Не в человека, а в бога внутри него?
Он стоял, прижатый к стене, и смотрел на меня во все глаза. Всё в нём знало уже, что видит он этот мир последние секунды. Я понимала, что сейчас он не имеет права солгать.
Но он колебался. Невидимый часовой механизм щёлкнул, невидимые стрелки дёрнулись и поползли на соседнее деление. Невидимый молоточек ударил трижды по колокольчику, и петух заскрипел, готовый прокричать в третий раз.
Но Айс сказал:
– Да. Верю. В него я верю.
Петух поперхнулся. Механизм заклинило. Я улыбнулась, обвила его шею руками и прижалась к его губам.
Он не соврал. Разумеется, он не соврал – он верил в то, что создал его ум, он был с собой честен, он не мог в этот миг мне наврать.
И он не оттолкнул меня. Стоял, не шелохнувшись, соединившись со мной в поцелуе, а я пила и пила его – до дна.
Глава 12
Второй жребий
1
Катафалк летел по дороге со скоростью камня, выпущенного из пращи. Прыгал на ухабах, почти не притормаживал на поворотах. Содержимое его швыряло из стороны в сторону и подбрасывало. Содержимым его были мы.
– Что, ребята, скинемся водителю на венок? – шутил великовозрастный панк, глава семейства таких же панков, сам ржал над своей шуткой и тут же получал от жены по башке:
– Идиот, – злилась она и принималась колотить в кабину водителю: – Эй, потише, не дрова везёшь!
Не дрова, он вёз нас: меня, Дашу и распрекрасное панковое семейство – маму, папу и целый выводок детей, мал мала меньше. Старшей было шестнадцать, она уже догоняла родителей в объёмах и количестве татуировок на квадратный сантиметр кожи. Младшего-грудничка мамаша держала на руках. Трёхлетнего пацана постоянно рвало, а его сёстры-погодки сообщали со злорадством: «А Ваню опять рвёт! Сосисками!» Все были мясистые, белая плоть вылезала из разрезов и дыр на чёрной джинсовой одежде. Целыми на них были только футболки с эмблемами рок-групп.
Даша во всей этой галиматье чувствовала себя комфортно, хохотала над шутками, помогала вытирать детей и вообще была само дружелюбие. А вот меня душили приступы мизантропии, а тошнило не меньше, чем бедного Ваню. Каждый толчок отзывался в теле, каждый взрыв смеха заставлял сжать зубы и терпеть. «Я знаю тринадцать надёжных способов, – думала, закрывая глаза, – утопиться – раз, удавиться – два…» Но даже ментальные упражнения о том, с каким удовольствием я бы применила к себе любой из них, будь я человек, не помогали. Мне было очень фигово, и я знала, что это была расплата за Айса.
Хотя грех жаловаться: могло быть хуже. Меня могло уже не быть. В образе человеческом. И я была готова к этому. Ночью, уйдя из студии, я шаталась по городу в забытьи, почти в обмороке. Смутно помню, как сидела, сжавшись в комок, у какого-то подъезда. Выла. Кажется, плакала. Потом кто-то там появился и меня турнул, обругав последними словами. Я поплелась дальше и всю ночь уходила, только завидев людей: я боялась, что в беспамятстве съем ещё кого-нибудь, и тогда мне точно не будет прощения. Были лавочки в парке, куст у пруда, стеклянная остановка, тупик в подземном переходе метро… И одна дурацкая, навязчивая мысль: не отрос ли у меня хвост. Даже проверяла, кажется. Но нет, хвоста не было.
Под утро стало легче. Тогда и вспомнила о Даше. Она собиралась на фестиваль автостопом, и, вовремя позвонив, я успела её перехватить. Это было правильное решение: одна бы я туда не добралась.
И вот наш катафалк, точнее, грузовая «Газель» с пустым кузовом, летел по трассе, словно опаздывал на чьи-то похороны. Внутри не было даже скамеек, мы сидели на своих рюкзаках. Меня болтало по полу. Но катафалк был подарком судьбы, и ему, как дарёному коню, негоже было в зубы смотреть: он подобрал нас очень быстро, а ехал прямиком на тот фестиваль. Такую удачу на дороге не упускают.
Рядом опять мучительно закашлял мальчик, в нос ударило кислым, и сёстры провозгласили:
