И нет, ее никто не покусал.
Хотя некоторые до сих пор хотят.
Но почувствовать себя героиней вот такого вот сюжетика почти получилось.
Представьте – суббота.
Да-да, опять она.
У Мамы тоже иногда складывалось впечатление, что только в этот день с ней происходит нечто (хоть это и не так).
Так вот, суббота.
Утро.
Старшенький открывает входную дверь для того, чтобы пойти на бар-мицву (согласно традиции в иудаизме совершеннолетие у мальчиков, наступившее в тринадцатый день рождения) к брату своего друга.
В салоне, возле выхода, стоит остальное семейство, провожая его.
Мама напутствует.
Младшие ноют, почему он их не берет…
На крыльце, рядом с порогом, ползет здоровенный черный паучище.
Брюшко его размером с половину маминого большого пальца.
Ползет он неспешно, с достоинством, будто сообщает, мол, вы тут никто – мимо проходили…
Уже страшно?
Подождите, это еще не все.
Эта радость любого энтомолога не дает совершенно никакой возможности выйти из квартиры.
Почти все в тапках, конечно же, и боятся пошевелиться, чтобы взять обувь помассивнее и не спровоцировать это не-понять-что не понять на какие ужасные действия вроде того же ядовитого покусания.
Все, кроме Старшего, который, естественно, уже в туфлях.
Тот долго не думал и, аккуратно подняв ногу, решил задавить нарушителя, пересекшего границы частной собственности.
Вот после этого и случилось то самое, которое Стра-шно-е.
Нет, у паука не отросли челюсти, как у овчарки, и он не бросился прыгать на ногу Старшенького для «понадкусывать».
И нет, не выдвинул титановые жвалы, чтобы прокусить подошву и оттяпать хоть какой-нибудь палец.
Стоило туфле раздавить… эту беременную паучиху, как из лопнувшего брюшка прыснули в разные стороны множество ее микроскопичных прототипчиков этой членистоногой черной гадости.
У Мамы вся жизнь пронеслась перед глазами, стоило только подумать, что вот такое вот черное забежит и спрячется у нее в доме, вырастет, потом будет ходить беременное и пожираемое изнутри своими же детенышами…
Вам еще не плохо? Не тошнит?
Да, Маме тоже стало как-то нехорошо, при ее-то богатом воображении.
Следующие минут десять все семейство человеков уничтожало новорожденное паучиное кодло, топча что есть силы и стараясь ни одного не пропустить.
Люди, проходящие мимо, оглядывались, заинтересованно тянули голову, чтобы получше рассмотреть семейную чечетку.
Кто-то, наверное, скажет: «Гринписа на них нету» – и будет в чем-то прав, но… что поделать, если Мама не терпит чужих захватчиков собственной территории?
Даже если они в метафорическом плане своего рода родственные создания.
Мама та-ка-я паучиха, что свою паутину будет оберегать всегда.
(Мамин паучиный аццкий смех.)
Из приносимого
Вот что у вас детки домой из однодневных походов с классом на природу приносили?
Шестилетний Старшенький приносил Маме каштанчики… целый рюкзак… и во всех карманах…
А Мама потом в лучших традициях шпионского фильма по ночам от этих каштанчиков избавлялась помаленьку, уменьшая постепенно каштановую численность в своем доме.
А младшие что?
Так сказать, соответствуют местности.
Младшенький, начинающий зоо-геолог, то зверину кость домой принесет,
Чтобы сдать учителю на изучение и определение происхождения.
То камни с труднопроизносимыми названиями, огонь высекающие (пиротехническая жилка просто так не проходит) в дом закидывает.
Средненький – юный «расхититель гробниц» – тоже тащит.
И тоже почти целый рюкзак… черепки доисторические, которых тут, куда ни плюнь, везде найдешь.
Красной глины, пористые, изгибистые…
И не важно, что черепку тому не тысячу, а каких-нибудь семьдесят-сто лет.
Старшенький тягу к «тянуть домой» тоже не потерял, но характер ее видоизменил.
Теперь из походов приносит Маме порвано-сломанные вещи для отчетности за взятый у Мамы, инвентарь и последующего его выбрасывания.
Называется, почувствуй себя Мама завхозом.
В комнату же тащит исключительно очередную фиговину к собственному лэптопу для усовершенствования.
В общем, «детская» каждый год.
С апреля и до апреля превращается в пещеру Али-Бабы – не знаешь, откуда это взялось, кому надавать за это по лапам и куда все это выбросить,
Ну, или, на крайний случай, смахивает на каморку Плюшкина.
Пока Мама в уборочном порыве не добирается со своей ведьминской метлой до всех этих «сильно-все-нужных» закромов.
Из перелетного
«Летят перелетные птицы!»
«Птички – это хорошо», – думала Мама.
«Зимующие птички – просто отлично», – пыхтела она.
Ну, прилетели они в парк.
Ну, обклевали парковые оливы.
Но почему именно на ее балкон сплевывать косточки?!
Из в-мире-животного
Когда Маме было девять, Мама страстно мечтала о собственной животинке.
Животинку Маме заводить не разрешалось.
Даже несмотря на то, что жила она с родителями и сестрой в частном доме.
Мама иногда могла быть вполне примерным ребенком, потому о «притащить домой кого-то лохматого» без разрешения взрослых она даже и не помышляла.
Нет-нет, родители Мамины не были извергами и с животными она общалась очень близко, но…
Ну есть у ее бабушки собачка непонятной породы «папильон» по кличке Дружок.
Маленькая, песочная, пушистая, тявкающая и вечно хватающая почтальоншу за пятки.
Ну, живет бабушка со своим Дружком в соседнем доме.
Так ведь это же ее, бабушкина, собака.
Вон и у соседей почти у всех есть собаки, а у Мамы нет.
Грустно.
Однажды зимой, по возвращению из школы, бабушка позвала Маму к себе.
Подвела к новенькой, сколоченной дедом, Дружковой будке, в которой он все равно не жил зимой, предпочитая более теплый и уютный дом хозяев.
Из будки торчал черный большой щенячий носище.
– Твоя работа?
Мама покачала головой.
