Я должен был пожить какое-то время в СССР, почувствовать систему на себе, освоиться. Стать своим, понаблюдать, что и как. Мой наставник говорил: «Освальд, ты тот самый человек, который сможет понять Советы, посодействовать делу сближения. Кто, как не мы? Простые американцы должны взять на себя ответственность за судьбы мира, политикам до этого нет никакого дела, они решают свои задачи, далекие от нужд простого народа. Ты меня понимаешь, Освальд?» Конечно, я его понимал… И принимал его точку зрения.
Все шло по плану, и это не могло не радовать. Меня даже перестали мучать провалы в памяти. Хотя, если честно, я старался не вспоминать в тот момент прошлое. Я хотел целиком сосредоточиться на будущем. Пока все складывалось как нельзя удачней, но что-то загадывать наперед было бы опрометчиво»…
Маруся решила, что пришло время заняться делом. Она сложила листы с переводом аккуратной стопкой на прикроватной тумбочке и подошла к окну. Потом, повинуясь внезапному импульсу, скатала бумаги в трубочку и спрятала за шкаф.
Теперь оставалось взяться за концепцию. Она достала чистый лист бумаги и стала набрасывать развернутый вариант. Писала быстро, не отвлекаясь. Через три часа все было готово.
Маруся довольно потянулась, так, что хрустнули косточки. Еще раз пробежав глазами написанное, она осталась довольна. Завтра она все и доложит на очередном заседании предвыборного штаба.
Москва. 1975 год
Почему-то самые значимые события его жизни всегда происходили осенью. Недаром осень была его любимым временем года. В отличие от жаркого лета, мрачно-суровой зимы, неопределенной весны, когда все взвинчены и на нервах, осень всегда полна ясности и определенности. Как сосуд, в котором настоялось хорошее вино, вобравшее в себя запахи лета, нежную изморозь росы на винограде, сладковатый привкус цветов и густоту закатов.
Осенью ему легко думалось, и он был полон планов.
Так было обычно. Но после смерти отца все краски поблекли.
Сестра Люся вышла замуж три года назад и жила отдельно. Он остался один в родительской квартире, и одиночество наваливалось на него неподъемным грузом. Он с головой ушел в свою исследовательскую работу, надеясь тем самым хоть немного приглушить боль.
Он работал в библиотеках с документами, материалами быстро и споро. Тема шла легко, на одном дыхании. Он любил после работы в Ленинской библиотеке пройтись по центру, полюбоваться золотисто-ржавыми и буйно-красными деревьями и послушать, как заманчиво шуршат листья под ногами.
Однажды вечером в квартире раздался звонок.
Это был Корин.
– Привет, пионэр! – сказал он таким тоном, словно они расстались вчера. – Узнаешь?
– Конечно, Валерий Игнатьевич, узнал. Папа умер…
– Я знаю, – засопели в трубке. – Извини, что не приехал на похороны. Был в это время за границей. Только недавно вернулся.
После паузы Корин спросил:
– Чем занимаешься? Как успехи?
– Учусь в аспирантуре.
– Да, знаю. – Снова пауза. Голос у Корина был хриплым. Словно он много курил или еще не проснулся. – В курсе. И тему твою знаю. Отец рассказывал. – Он снова замолчал. – Слушай, тут дело есть одно. Надо поговорить. Приезжай прямо сейчас ко мне. Записывай адрес. Я один, так что посидим, побеседуем тет-а-тет. По-мужски.
Дом, где жил Корин, прятался в одном из арбатских переулков. Он нашел нужный адрес не сразу, изрядно поплутав. Корин уже ждал его, в коридоре весело виляла хвостом шоколадная такса. Собака обнюхала брюки гостя и пару раз гавкнула.
– Гай! Свои! Проходи, проходи, не стесняйся. Я тут вкусный ужин сделал. Вино есть, водочка, виски, коньячок. Выбор богатый.
– Да я, собственно, не пью.
– Пора бы приучаться. Вроде не мальчик уже, а муж зрелый, – хохотнул Корин. – Мужчина должен уметь многое, в том числе и пить. Заметь, я говорю – пить, а не напиваться.
Комната, куда провел его хозяин, утопала в красивых коврах, в основном темно-бордовых, сочных оттенков. Кроме ковров, на стенах висели картины. Классические пейзажи.
– Подлинники, – перехватил его взгляд Корин. – Остались в наследство.
От своего отца он знал, что отец Корина активно участвовал в Октябрьской революции, был красным комиссаром. И, по всей видимости, картины были от тех времен, когда грабили усадьбы помещиков и сжигали дворцы.
Невысокий столик был уже полностью сервирован: закуски, салаты, бутерброды с икрой.
– Я не все готовил, кое-что в ресторане заказал. А моего собственного приготовления здесь фирменное мясо ягненка с овощами. Все, кто пробует, говорят – полный гастрономический восторг… Просто пальчики оближешь. Сейчас принесу горяченькое блюдо из духовки.
Мясо было нежным и сочным, красное грузинское вино – отменным, в голове уже шумело, но он видел, что Корин не спускает с него цепкого взгляда.
– Вот так и живу, пионэр! Америку-то вспоминаешь?
– Конечно! Хорошая пора была.
– Зо-ло-та-я, – сказал по слогам Корин. – Замечательная! Эх, пионэр, пионэр! Куда что делось? Был я там недавно в командировке. Хиппи эти повылазили, Америка стала агрессивной, девушки – тоже. Семейные ценности пошли в утиль. Секс предлагают на каждом шагу. Свободная любовь теперь в моде. Наркотики принимают все поголовно, чуть ли не почтенные отцы семейств. Все куда-то спешат, бегут, торопятся… Если бы остался Кеннеди, все было бы в Америке по-другому. Возможно, она пришла бы к своему «золотому веку». Ты, я смотрю, тоже в тех временах остался.
– Да. Выбрал темой диссертации.
– Молодец! – Корин хлопнул его по плечу. – Пошел в науку. А хотел стать дельтапланеристом, помнишь нашу первую встречу в нью-йоркском парке?
И снова он удивился, что Корин помнит мельчайшие детали их давней беседы.
– Да, были времена… – сказал Валерий Игнатьевич, снова наливая себе вино из бутылки в высокий хрустальный стакан. – А у меня есть к тебе дело, пионэр! И серьезное. Ты ведь коммунист? Или еще нет?
– Нет.
– Проблем не будет. Дадим хорошую рекомендацию, все будет как надо. Для дальнейшей карьеры тебе это просто необходимо. И в дальнейшем поможем – продвинем, поддержим. С нами не пропадешь.
«Интересно, с кем это «с нами», – подумал он. – Кого Корин имеет в виду?»
– Спасибо. А дело какое? Статью написать?
– Почти! – хохотнул Корин и снова хлопнул его по плечу. – Эх, пионэр, пионэр, мне бы твои годы и твои проблемы. – Его лицо посерьезнело, и брови сдвинулись. Корин словно задумался о своем. – Ладно. Сейчас все расскажу поподробнее. А ты слушай внимательно. Дело-то архисерьезное, как любил говорить наш Ильич.
Из объяснений Корина он понял, что ему нужно будет составить аналитическую записку на основе материалов, с которыми его ознакомят. Работа эта не на день-два. А примерно на три-четыре месяца. Торопиться не стоит, но и затягивать тоже нельзя. Словно подслушав его мысли, Корин добавил:
