Когда Маруся вернулась в дом Капитолины, – она приехала на машине, которую за ней прислали от Королькова, – то первым делом увидела на крыльце рыжего разбойника. Он сидел и смотрел на нее.
– Деметрий! Ты хоть рад мне, голубчик?
В ответ рыжее и пушистое налетело на нее вихрем и закрутилось вокруг ног…
– Потише, потише, а то я сейчас упаду!
* * *
Через неделю Маруся чувствовала себя вполне выздоровевшей. Она отдыхала, в основном лежала в постели, зависала в Интернете. Костя больше не писал, и Маруся не знала, радоваться этому или огорчаться. Наверное, все-таки радоваться. Эта страница ее жизни теперь окончательно перевернута. Марк же прислал целое послание, где сокрушался, что находится в командировке и не может все бросить и примчаться к ней. Внизу письма обнаружилась приписка: «Береги себя, Руська! Ты мне очень нужна!» Получить такие слова было приятно. Маруся потянулась и встретилась с укоризненным взглядом Деметрия.
– Уже и расслабиться нельзя, и помечтать немного…
Она подошла к окну. Прямо под ним распустился куст небольших бледно-розовых роз. Маруся перегнулась, розы источали слабый аромат.
Через три дня за ней прислал машину Корольков-старший.
Все было так же, как и в прошлый раз: вышколенная секретарша, преданный Петруха, коньячок… Вот только Повелитель бурь выглядел сильно озабоченным и не скрывал этого.
– Какая же падла устроила все это?! – воскликнул он после краткого приветствия. – Головы бы поотрывал!
– А что, виновных не нашли?
– Нет. Скрылись. Машину бросили в лесу. Записана на какого-то бедолагу, у которого ее угнали. Как всегда, концов не найти. Полиция бездействует, несмотря на то что я навел шороху. Но, видимо, трудновато разыскать заказчиков. Как ты себя чувствуешь?
– Ничего. Терпимо.
– Голова цела?
– Цела!
Наконец Маруся решилась:
– Но, может быть, вы представляете себе круг ваших врагов?
Корольков-старший уставился на нее с немым изумлением.
– При чем здесь мои враги?
Маруся могла поклясться, что он переигрывает.
– Это тебя, девочка, не в ту степь занесло… Давай лучше по стопочке коньячка.
Выпив коньяк и закусив фруктами, Маруся решилась на вторую попытку:
– Эдуард Николаевич, выпад мог быть направлен не только против Павла. Но и против вас. Нужно отработать все версии.
– Ну и что? – Его рука, которой он держал бутерброд с копченой колбасой, замерла в воздухе.
– Ведь вы могли себе врагов нажить? В течение жизни? Не только в этом городе?
– Я? Врагов? – Старик расхохотался. Но опять переигрывал. – Какие враги? Бред! – фыркнул он. И сказал после небольшой паузы: – Паша сейчас возьмет небольшой перерыв. Подлечится, да и полезно исчезнуть на какое-то время из поля зрения. После этого акции обычно выше взлетают. Прием старый и простой. Так что пока все берут временную паузу. Да и ты тоже себя в порядок приведешь. The furthest way about is the nearest way home.
– «Самая дальняя дорога – это ближайший путь домой», – перевела Маруся. – И сколько будет длиться эта пауза?
– Думаю, недели три. Месяц максимум.
– Я пока… не нужна?
– Лечись, лечись… коза! Выздоравливай! Ну что, по стопочке коньяка?
– Нет… То есть да.
– Так «да» или «нет»? – насмешливо прищурился Корольков-старший и вдруг недовольно проговорил: – Ты напоминаешь мне одну старую знакомую. Вот та тоже ни да, ни нет обычно не говорила. А только что-то мычала про себя. А я думал, ну скажи хоть что-то определенное, только не надо вот так – ни середка, ни половинка.
«Хорошая у тебя была знакомая, – подумала Маруся, усмехнувшись. – Типичная женская душа. Ни да, ни нет – это же здравое женское поведение. Не то что я, которая всегда нараспашку. И так безоглядно влюбилась в Костю, ничего вокруг не замечала, дурочка. А если бы мне пораскинуть своим женским умишком – что и как. И вести себя более мудро. Более осмотрительно. Тогда, глядишь, и толк был бы. Эх, Маруся, Маруся, хорошая мысля приходит опосля, как говорила бабушка. А у тебя, Маруся, она не приходит, а ползет».
– Да. Выпью еще рюмочку.
– Женщин не поймешь, а я ей: «Лиза свет Федоровна, ты чего так неопределенно? Ты говори как есть. Да или нет…»
По позвоночнику прошел озноб.
«Но так же не бывает, – четко сказала себе Маруся. – Мало ли в принципе Елизавет на свете, и Федоровна – отчество не редкое. Это вообще ни о чем не говорит!» – одернула она себя. И тут же посмотрела на Эдуарда Николаевича более внимательно: коротко стриженные седые волосы, клок волос прилип ко лбу, глубоко впавшие глаза, правый указательный палец чуть скрюченный. Как бы проверить: что это за «Лиза Федоровна»?
Бывает так, что одно предложение может перевернуть все!
Так случилось и с ней.
Одно-единственное предложение, и все высветилось совершенно в другом свете.
И ракурсе.
Неужели они были знакомы? Эдуард Николаевич Корольков и ее бабушка Елизавета Федоровна?
Где могли пересечься их дороги?
Мысли Маруси лихорадочно крутились.
Но главное – ей нужно было следить за собой, чтобы не выдать внезапное волнение.
Маруся постаралась придать лицу непроницаемое выражение.
Вдруг ее осенило. Единственный человек, который может дать ответ на многие Марусины вопросы, – старинная подруга ее бабушки Виолетта Сергеевна. Она знала бабушку еще с незапамятных времен. И наверняка могла многое о ней рассказать и, возможно, вспомнить Королькова-старшего.
«В Москву! В Москву! В Москву!» – кричало все внутри нее.
Маруся впервые почувствовала аппетит к жизни после усталости и апатии последнего времени.
«Я вижу, что ты от меня многое скрываешь, а лжецов я люто ненавижу. И ты меня не согнешь, как бы ни пытался, Эдуард Николаевич. А эти выборы захватили меня. Может быть, даже помимо моей воли. Я – человек азартный, как говорила моя бабушка… Похоже, именно ее ты назвал Лизой Федоровной, поскольку некоторое время она преподавала в Высшей партийной школе. Она мне рассказывала, но без подробностей. Скорее всего, вы познакомились и пересеклись именно там. Но я могу и ошибаться. Надеюсь, Виолетта поможет мне узнать правду. Ах, ну почему я была так невнимательна к моей милой чудесной бабуле?»
Во время этого внутреннего монолога Маруся неотрывно смотрела в пустую рюмку.
Она прикусила губу, хотелось плакать от досады.
«Она была для меня всего лишь моей любимой, обожаемой бабушкой. А ведь у нее была своя жизнь… Яркая, насыщенная. Я помню один вечер, когда мы сидели вдвоем на кухне, и она посмотрела на меня и вздохнула: «Ах, Маруська, ничего вы, молодежь, в сегодняшней жизни не понимаете. Думаете, жили мы, прозябали в стране под названием СССР, и ничего-то у нас не было? И были мы людьми несчастными без ваших мобильных, компьютеров и прочих штучек? Неправда все это, милая моя Марусечка, людьми мы были счастливыми. Да-да, по-настоящему счастливыми. Потому что именно отсутствие чего-то иногда привносит в жизни привкус счастья. Когда долго голодаешь, хлеб становится сладким-сладким, вкусным-вкусным. Но это, конечно, пример очень примитивный. Хотя суть, наверное, ты уже ухватила…»
