Отель, куда Соня привезла его, находился на окраине Лондона. Проводила в номер и кратко кивнула на прощание.
Мятлев остался один. Он бессильно сел на кровать и провел рукой по лбу. События последнего времени измотали его. Перелет в Лондон, встреча с отцом, прочитанные документы – все это могло вывести из душевного равновесия и более стойкого человека. А он суперменом не был. Кинувшись ничком на кровать, он какое-то время лежал и прислушивался к звукам. Где-то проехал автомобиль, далеко в коридоре раздавались чьи-то голоса…
Он хотел позвонить отцу, но подумал, что уже поздно и тот спит.
«Позвоню утром», – подумал он.
Хотелось пить. В холодильнике был набор напитков, он открыл кока-колу и залпом выпил. Тонкая струйка потекла по подбородку, он вытер ее. Но несколько капель упали на светлую рубашку. Мятлев пошел в ванную, чтобы застирать ткань. Открыл кран и посмотрел на себя в зеркало. В отражении был измученный человек с всклокоченными волосами и покрасневшими глазами. Он прибавил холодную воду и сунул голову под кран. Стало немного легче. Вытершись полотенцем, он подумал, что нужно постараться уснуть. И поспать хотя бы несколько часов. А утром встать и позвонить отцу… Почему-то страшно хотелось услышать его голос и убедиться, что все случившееся – не сон.
Сквозь сон, тяжелый, беспокойный, он услышал, как пискнула эсэмэска. С трудом вынырнув из сна, Мятлев протянул руку к телефону. Номер незнакомый, но сообщение было от отца: «Дорогой мальчик! Когда ты будешь читать это сообщение, меня уже не будет в живых. Я попросил Соню отправить его точно в это время. Дело в том, что я болен раком и жить мне осталось считаное время… Ты, наверное, заметил, как я ослаб. На меня уже вышли или вот-вот выйдут. И я решил сыграть на опережение. Поджечь свой дом вместе со мной, чтобы сложилось впечатление, что все сгорело. И я сам, и все, что было в доме. Играть надо всегда на опережение и предугадывать замысел противника. Прощай, Игорек. Поцелуй от меня Люсю. Но лучше ей оставаться в неведении. Ни к чему смущать ее покой. P.S. Это телефон Сони. Если понадобится помощь – звони ей… Твой отец».
Слезы капали и капали. Он перечитывал сообщение, пытаясь найти в нем что-то еще. Какой-то подтекст, неизреченное и потому оставшееся за кадром. Воскресить образ отца. Но в голове был туман…
Теперь ему надо выбираться отсюда. И ехать в Россию.
Лондон. Наши дни.
Маруся
После звонка Мятлеву Маруся с недоумением посмотрела на Марка.
– Что такое? – откликнулся он.
– Разговор получился какой-то странный… Мятлев говорил рассеянно, словно был болен или плохо себя чувствовал. Я таким его не видела. И еще фоном шла иностранная речь, кажется, радио.
Марк взял телефон. Провел с ним какие-то манипуляции.
– Действительно, странно, – сказал он, прищелкнув языком. – Дело в том, что Мятлев в настоящий момент находится не так далеко от нас. Он в пригороде Лондона.
– Как ты узнал?
– У меня на сотовом есть одна программка определения местонахождения человека по звонку. Думаю, что завтра тебе нужно позвонить ему снова. Почему бы не встретиться, раз уж мы все оказались в одном месте? И, скорее всего, не случайно… – усмехнулся Марк. – Не верю я в такие совпадения.
– Ладно. Позвоню. – Маруся обхватила себя руками. Ей внезапно стало холодно.
Марусе не спалось. Бывает так, что ничего не помогает: ни настойчивое «сплю, сплю, я хочу спать…», ни подсчет слоников – излюбленное средство бабушки Елизаветы Федоровны. Слоники из темного полированного дерева, стоявшие на комоде и шествующие один за другим, подняв хоботы. В детстве Маруся до изнеможения считала этих слоников, пока они странным образом не начинали оживать, и тогда хоботы мерно раскачивались, а поступь слонов незаметно убыстрялась, и вот уже они почти бодрым шагом шли один за другим, призывно трубя… Когда раздавался трубный возглас, она обычно уже проваливалась в сон. Это был странный, удивительный контраст – ревущий звук и блаженный невесомый сон, куда она погружалась. Слоники в этот раз не помогали, Маруся злилась, что не может заснуть и завтра будет разбитой, никуда не годной.
Она лежала и вспоминала сегодняшний день, прогулку по вечернему Лондону, и вдруг ее осенило. Маруся села на кровати. Это же о ней рассказывал Марк! Об их прогулке весной три года назад!
Она тогда только пришла на работу, и он стал за ней активно ухаживать, но это было бесполезно. Марк не зацепил ее. Но все же несколько встреч и прогулок в актив Марка записаны были. Маруся ценила Марка как собеседника, но он ее не привлекал как мужчина, впрочем, в глубине души она просто страшно робела перед ним. Та прогулка была апрельским вечером, они уже подходили к ее дому, Марк вызвался ее проводить. И перед тем как они нырнули под арку и оказались во дворе, показалась стайка ребят; они шли и о чем-то весело гоготали. Маруся вздрогнула, а Марк шепнул «все в порядке» и взял ее за руку. Ей показалось, что его рука тоже чуть дрожит, но, может быть, это был ветер. Дул страшный ветер. Как странно, столько времени Маруся об этом не помнила, а сейчас все всплыло в памяти: колючий, мокрый ветер, от которого слезились глаза, ее ладонь в руке Марка. Они разминулись с компанией и оказались во дворе… И когда подошли к подъезду, Марк шутливо спросил: «Ну, может быть, по чашке вечернего чая?» Он стоял и смотрел на нее с шутливой улыбкой на губах. А глаза были серьезными. Он был готов к любому повороту дела. Губы готовы были все переиграть, свести к необязательной шутке. А глаза – надеялись, просили, ждали… И чего ей стоило? Но она не хотела этой игры в поддавки, когда один любит, а другой принимает любовь. И если честно, она ничего не испытывала к Марку, и чтобы окончательно в этом убедиться, она дотронулась до его руки, словно это была последняя лакмусовая бумажка, которая должна была что-то прояснить… Так и есть – ничего. Рука Марка описала в воздухе полукруг и сжала в ответ ее руку. Она попыталась освободиться. Но он держал крепко, словно испытывая на прочность. Ее руки всегда отчаянно мерзли, но и рука Марка тоже была холодной. Ее это поразило. Он поднес ее руку к губам, и теплые мягкие губы стали целовать ее пальчики, так нежно, как будто бы они были невесомы и могли в любую минуту рассыпаться от слишком грубого или резкого прикосновения. Теплые мягкие губы… Маруся сглотнула, что-то шевельнулось в сердце, но вместе с тем зазвучал сигнал тревоги. Это же был Марк! Насмешливый, ироничный донжуан! И чем все потом обернется, если она поддастся минутной слабости? Маруся невольно отпрянула и выдернула руку. Свет от фонаря упал на лицо Марка. Он выглядел не просто огорченным, он выглядел как человек, убитый горем. Но это было всего лишь мимолетное виденье, через секунду губы Марка раздвинулись в привычной усмешке.
– Я тебя не съем, – услышала она. – Просто решил проявить заботу и помочь девушке согреться, раз уже не удалось самому напроситься на теплый чай. Добросердечием ты не страдаешь. Брошенные собачки, кошечки и птенцы, выпавшие из гнезда, явно прошли в детстве мимо твоего внимания.
Невольно она рассмеялась.
