— Что случилось?
Френк сидел, застыв как изваяние, в руке вилка, салфетка заткнута за воротник. Только челюсти его сжимались, да по щекам заходили желваки. Я увидела, что он смотрит на начавшее таять масло. Красиво изогнутая буква «С» на поверхности куска осталась нетронутой.
Я вспомнила, как мама рассказывала мне, что папа вырезал для нее масло в первый год их женитьбы. Френк делал то же самое? Это же такая мелочь. Почему встреча с детьми и домом не вызвала у него таких же эмоций? Дети и дом были куда большей частью его прошлого, чем вырезание в какой-либо форме масла. Может быть, в его случае это означало больше, чем я думала?
Протянув руку к столу, я убрала масло, прежде чем наполнить следующую тарелку. Френк моргнул несколько раз, прежде чем заметил еду, стоящую перед ним. Со своей порцией я села напротив Френка. Он наклонил голову, и мы последовали его примеру.
— О великий и милосердный Боже… — Его голос дрогнул и замолчал.
Я взглянула из-под ресниц. Дети подняли головы, глаза широко раскрыты, они посмотрели на папу, затем друг на друга, потом на меня. Приложив палец к губам, я покачала головой, молясь, чтобы они поступили так же.
Мы ждали. Я думала, не заснул ли Френк. Если еще немного подождем, еда точно остынет. Но тут он глубоко вздохнул.
— Спасибо, Господи, за эту пищу и благослови руки, ее приготовившие. Аминь.
Было такое впечатление, будто он уже помолился Богу — частным порядком, один на один, а нам пересказал лишь последнюю часть разговора. Или ему нужно было время прийти в себя? Как бы то ни было, он заинтриговал меня.
Во время ужина дети болтали о Старом Бобе, цыплятах, шерифе, Лэтхэмах, делах в городе, церкви и школе. Тетя Ада-бель и их мать не были упомянуты в разговорах. И об испанском гриппе мы тоже не говорили. Мы словно бы заключили соглашение забыть об этом или делать вид, будто это ничего не изменило — не только для нас, но и для многих других.
Пока Френк относил детей в кровати, я мыла посуду. Затем я вылила использованную воду под цветы, развесила на кустах кухонные полотенца для просушки и решила посидеть в гостиной, раздумывая, присоединится ли ко мне Френк.
Когда он вошел в комнату и опустился на стул, то казался неуверенным, как гость в собственном доме.
— Вот ваши газеты. — Я протянула ему те, которые еще не использовала для разжигания огня, надеясь, что это поможет ему расслабиться.
Себе я взяла один из тетиных журналов. Зашуршали, переворачиваясь, страницы, мы избегали смотреть друг на друга. Каминные часы громко отсчитывали время, шуршание страниц становилось все тише
Френк откашлялся, и я подняла голову в ожидании. Но он, застенчиво улыбнувшись, вновь углубился в газету. По прошествии часа мы оба перестали читать. Девять вечера.
Мужчина поднялся.
— Спасибо вам, Ребекка.
Я уставилась в пол и пожала плечами. Я редко затруднялась с подбором слов для ответа, но это был именно тот случай: все слова у меня в голове перепутались, как нитки в корзине для шитья.
Френк выдохнул и упер руки в бока.
— Когда я услышал… — Он откашлялся, и между нами вновь повисла тишина, прежде чем он продолжил: — Кажется, мои дети вполне счастливы. Вы даже не представляете, насколько это радостно для меня.
Создалось впечатление, что он еще что-то хочет сказать, но не решается. Он пытался мне намекнуть, что пора уезжать? У меня не было денег купить билет на поезд ни в одном из направлений. Но как я могла ему об этом сообщить?
Он повесил на плечо сумку, лежавшую возле дивана. Меня бросило в жар, пока я наблюдала, как он смотрит на вход в спальню на первом этаже. Я не подумала о том, как нам разместиться для сна. Даже если он будет спать внизу, а я наверху, это все равно неприлично.
— Я посплю возле Старого Боба. Спокойной ночи. — Он кивнул еще раз, прежде чем пошел к задней двери, и я услышала, как она захлопнулась за ним.
Интересно, как долго он захочет спать в хлеву, подумала я.
Глава 29
Поутру, надевая английскую блузу и юбку, я прислушивалась к звукам из соседней комнаты: не встали ли дети? Все было тихо, только снизу доносилась какая-то возня. Я опустилась на колени у кровати и попросила у Бога мудрости. Затем сошла вниз.
На кухне я обнаружила Френка, разбивающего яйца на сковородку. Такое зрелище не часто увидишь. Папа и Уилл приходили на кухню лишь поесть. Я повязала фартук, жалея, что не проснулась раньше.
— Это могу сделать я.
Он чуть подвинулся и поставил кофейник на стол.
— Уверена, что приятно наконец быть дома. — Вчера вечером, ложась в кровать, я чувствовала себя отвратительно, зная, что Френк лежит на колючем сене рядом с вонючим скотом. Я даже не позаботилась узнать, было ли у него чем укрыться.
— По сравнению с тем, где я ночевал во Франции, этот сарай просто роскошный. — Он отпил кофе и, казалось, наслаждался им.
Я подумала о том, что пришлось пережить ему и что пережил мой брат.
— Это было ужасно? Я имею в виду войну?
Френк уставился на ободок кружки.
— Самого худшего я не видел. В основном я помогал строить мосты. Парни, воевавшие на передовой в траншеях и окопах, — те видели ужас.
— Мой брат был в окопах, — ответила я, выкладывая яичницу на тарелку, а на сковороду полоски бекона и думая про
Уилла. С тех пор как он уехал, я не получала от него никаких вестей.
— Он уже вернулся? — Френк отхлебнул еще кофе, затем снова налил себе полную чашку.
Я поставила перед ним тарелку с едой.
— Да. — Больше я ничего не могла сказать. Я уже начала оплакивать брата. Отвернувшись к плите, я смахнула слезы с ресниц.
Я услышала, как по полу тащится одеяло, а за ним топот маленьких ножек. Дэн. Когда я повернулась, то увидела, что он уставился на папу, а затем протер глаза.
— Папочка?
Френк посадил сына на колени.
— А ты думал, я тебе приснился?
Дэн кивнул. Френк прижал малыша к груди.
Пришли и другие дети, но они опомнились быстрее. Даже Дженни лишь на мгновение заколебалась, прежде чем пойти на руки к папе.
— Вы готовы ехать в церковь? — спросил он.
Я обернулась, прижав руки к щекам.
— Боже мой, я забыла, что сегодня воскресенье.
Дети захихикали. Все, кроме Джеймса. Он положил свою шестилетнюю ручку на мою и сказал:
— Ничего, Бекка! Мы тебя не оставим.
— Спасибо, Джеймс. — Я отвернулась в плите, пытаясь скрыть смех.
А Френк и не пытался сдержаться, раскаты его хохота заполнили все уголки кухни. Отсмеявшись, он сказал:
