– Спасибо за добрые слова, Михаил, – Коба поднялся с кресла и прошелся по библиотеке, рассматривая корешки книг, стоящих в книжных шкафах. – Я постараюсь не подвести вас. Только у меня есть некоторые обязательства перед моими товарищами по партии. Что будет с ними?
– Те из ваших товарищей, – ответил император, – что согласятся перейти на нашу сторону и будут бороться за права трудящихся в рамках российского законодательства, получат полную амнистию и возможность работать «по специальности». Все же прочие, оставшиеся на платформе «свержения самодержавия» и разрушения всего мира «до основания», в самое ближайшее время станут вам не товарищами, а лютыми врагами. Я не Лев Толстой, Сосо, да и вы тоже не обитатель Ясной Поляны. Думаю, что с ними поступят по принципу: «на войне как на войне».
– Что ж, вы правы, – кивнул Коба, – только я надеюсь, что в каждом конкретном случае мое мнение будет приниматься во внимание.
– Разумеется, – подтвердил император, – как люди, идущие к одной цели, но с учетом разного жизненного опыта, мы должны оберегать друг друга от ошибок и опрометчивых решений. Один глаз хорошо, а два – лучше.
– Да вы поэт, Михаил, – рассмеялся Коба. – Скажите, где я должен расписаться? И не будет ли этот договор подписан кровью?
– Нигде, – ответил император, – и я не «отец лжи», чтобы требовать от вас вашей бессмертной души. Мне достаточно вашего слова. Насколько мне известно, вы человек чести.
– Я запомню это, – уже серьезно сказал Коба, – ну, а теперь, когда разговор закончен, мне, наверное, следует удалиться?
– Если вы куда-то спешите? – сказал император и посмотрел на часы. – Но я хотел бы пригласить вас на пятичасовое чаепитие с моей очаровательной супругой. К тому же и Ирина Владимировна тоже должна присутствовать. Обещаю, что не будет никого лишнего – только вы, я и наши дамы.
– Хорошо, Михаил, – сказал Коба, – надеюсь, что этим предложением вы не очень огорчите вашу почтенную матушку. Я преклоняюсь перед ее мудростью и добротой.
– Она понимает, – кивнул император, – моя мама́ достаточно умна, чтобы прийти к выводу о том, что для решения нестандартной задачи нужны нестандартные решения. Только давайте договоримся сразу. Мой брат Ники – император Николай Второй – действительно был не самым лучшим правителем России. Но сейчас он мертв, и все, что он сделал или не сделал – уже не имеет большого значения. Поэтому давайте будем о нем говорить либо хорошо, либо никак. Политики, втаптывающие в грязь своих предшественников, обычно плохо кончают.
– Я с вами полностью согласен, – кивнул Коба, – вполне вероятно, что со временем Православная Церковь может его даже канонизировать, как императора, пожертвовавшего жизнью ради блага своего народа.
– Я рад, что мы друг друга поняли, – сказал император, вставая, – а сейчас идемте, Сосо, дамы, наверное, нас уже ждут. И не затягивайте со свадьбой, ибо, как сказал Господь: «Посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей…»
– «…и будет два одной плотью; так что они уже не двое, но одна плоть», – с улыбкой закончил Сосо.
– Вижу, что вы не забыли то, чему учились в семинарии, – рассмеялся Михаил. А потом, уже серьезно продолжил: – Если что, то мы с Николаем Арсеньевичем всегда готовы стать вашими шаферами на свадьбе.
– Я еще не решил, – сказал Коба, – но я посоветуюсь с Ириной. И если она согласится стать моей женой, то я непременно воспользуюсь вашим предложением. А теперь идемте, только учтите, я первый раз в царском дворце, и где здесь что – пока не знаю. А потому вам, Михаил, придется показать мне дорогу…
11 мая (28 апреля) 1904 года, 20:15.
Санкт-Петербург, улица Оренбургская, дом 23, чайная-клуб Выборгского отделения Собрания фабрично-заводских рабочих
У входа в чайную-клуб к члену правления общества Алексею Карелину подошел невысокий молодой и плохо выбритый мужчина в рабочей одежде. По внешности он был похож на грузина или армянина.
– Здравствуйте, товарищ Карелин, – тихо сказал он, – я товарищ Коба, и пришел к вам от отца Георгия.
– Здравствуйте, товарищ Коба, – Карелин подозрительно покосился на пришельца, – а чем вы можете подтвердить свои слова?
В ответ Коба достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул его Карелину.
– Вот, – сказал он, – это личное письмо отца Георгия членам правления Собрания. Отправлено не по почте, а потому бесцензурное.
Карелин взял бумагу, развернул ее и прочитал:
Дорогие товарищи. Моя отлучка из Санкт-Петербурга затягивается надолго, если не навсегда. Направляю к вам вместо себя исключительно способного товарища, талантливого организатора, члена партии большевиков товарища Кобу. Товарищ Коба, в миру Иосиф Джугашвили, с детства решил пойти по духовной стезе и с отличием закончил полный курс Горийского православного духовного училища, а потом проучился пять лет в Тифлисской духовной семинарии.
Очень досадно, что столь способный молодой человек не был допущен к выпускным экзаменам, по причине найденной у него запрещенной литературы. Церковь лишилась весьма способного священника, а марксисты приобрели стойкого борца за права рабочего класса. Товарищ Коба вполне в курсе всех дел Собрания, в том числе и того вопроса, который мы с вами обсуждали у меня на квартире накануне моего отъезда.
Желаю вам вместе с ним всяческих успехов.
Отец Георгий Гапон.
– Так, – сказал Карелин, сворачивая письмо Гапона, – значит, вы тоже большевик? Это очень интересно. А вы не скажете – по какой причине отец Георгий был вынужден так спешно и надолго уехать?
– Некоторые знакомые отца Георгия, – ответил Коба, – оказались из числа членов партии социалистов-революционеров. Они были замешаны в случившемся недавно цареубийстве. Про некоторых из них вы наверняка слышали. Про Пинхаса Рутенберга, например, или про Евно Азефа. Государственная безопасность сразу после убийства императора закрыла город и вскоре схватила всех участников и организаторов убийства. Через них попал под подозрение и отец Георгий. Ему даже пришлось провести какое-то время в «Новой Голландии». Там я с ним и познакомился. Потом выяснилось, что он ни в чем не виновен, и его выпустили, попросив уехать подальше от столицы на новообретенные земли в Маньчжурии и Корее для ведения миссионерской работы среди язычников и духовного окормления новообращенных.
– А вы, простите, если не секрет, по какому вопросу оказались в этой юдоли скорбей? – поинтересовался Карелин.
– Смею вас заверить, – с улыбкой ответил Коба, – совершенно по-другому, кстати, благополучно разрешившемуся. Но это не помешало мне свести там знакомство с отцом Георгием.
– Неужели «Новая Голландия» так просто выпустила большевика из своих лап? – не поверил Карелин.
– Вы мне не поверите, – ответил Коба, – но к большевикам в «Новой Голландии» тамошние обитатели не имеют никаких претензий, как, собственно, и к борьбе рабочих за свои права. Скорее наоборот. Но это тема не для разговора на ходу. Можем ли мы найти какое-нибудь место, чтобы спокойно поговорить без помех, как товарищи по партии?
