Полчаса спустя Карелин подвел к столику, за которым сидел Коба, еще трех человек в рабочей одежде.
– Знакомьтесь, товарищи, – тихо сказал он, – это и есть тот самый товарищ Коба, которого отец Георгий рекомендовал вместо себя в руководители Собрания. Товарищ Коба, это товарищи Васильев, Кузин и Варнашев.
Члены правления Собрания стояли молча, подозрительно поглядывая на своего новоявленного руководителя.
– Здравствуйте, товарищи, – так же тихо сказал Коба, – вы не стойте, присаживайтесь, не нужно привлекать к себе внимание.
– Здравствуйте, товарищ Коба, – поздоровался за всех Васильев. – Скажу честно, я был против того, чтобы нашим руководителем стал еще один большевик, сторонник товарища Ленина. Но Алексей Егорович был очень убедителен. К тому же я понимаю, что о том же просит отец Георгий… Короче, товарищ Коба, я не буду вам мешать.
– Василеостровская фракция, – сказал Карелин, – и я лично будем настаивать на том, чтобы предложение отца Георгия было принято во внимание. Разумеется, если товарищ Коба сумеет выполнить все то, что он обещал мне на этом самом месте полчаса назад.
При этих словах Кузин, еще один член Василеостровской группы и большевик, в знак согласия кивнул головой. Варнашев же покачал головой и сказал:
– А я вот категорически против. Брать в руководители человека, связанного одновременно и с большевиками и с правительством, это же ни в какие ворота не лезет. Так мы вообще непонятно до чего можем дойти.
– Итак, – сказал Карелин, – два «за», один «против» и один «воздержался». Решение…
– Погодите, товарищ Карелин, – прервал его Коба и добавил: – Товарищ Варнашев, вам поклон от господина Зубатова. Он сейчас тоже гостит в «Новой Голландии» – проходит свидетелем по делу о «Третьем первом марта». Помнится, два года назад вы не были таким яростным противником «связей с правительством».
– И что, – спросил ошарашенный Варнашев, – Сергей Васильевич тоже не против вашего назначения?
– На эту тему мы с ним не разговаривали, – ответил Коба. – Когда следствие закончится, то у него будет совсем другой участок работы. Но он умный человек и понимает, что в основном все делается именно по его плану, только на более высоком уровне и с большим размахом.
Собравшийся было уходить Варнашев замялся и снова сел за стол.
– Можешь считать, что я тоже пока воздержался, – сказал он Карелину. – Если наш кавказский друг сделает то, что обещал, значит, он достойный преемник отца Георгия.
– Два «за», два «воздержались» – решение принято, – сказал Карелин. – Садитесь, товарищи. Теперь еще раз надо обсудить нашу программу.
Чуть позднее к столу, за которым сидели Коба и Карелин, был придвинут еще один стол, на котором появился и еще один самовар.
– Товарищи, – тихо сказал Карелин, когда все с чашками в руках приготовились его слушать, – сейчас товарищ Коба изложит нам свой взгляд на нашу программу. А уж соглашаться с ним или нет – это уже наше дело. Согласны?
– Согласны, – кивнул Васильев, – говорите, товарищ Коба.
– Начнем по порядку, – сказал Коба. – Первое, что мы должны понимать – это то, что мы живем в государстве с полуразложившимся военно-феодальным строем, поверх которого, как бурьян на пепелище, уже пророс дикий капитализм. Капиталисты или, говоря проще, хозяева в Российской империи не имеют сейчас никакой политической власти, но очень хотят ее получить, используя в том числе и рабочее движение. Все буржуазные революции в Европе делал народ, а пользовались их плодами капиталисты. При этом классовая роль государства и подавление верхами народа абсолютно не изменялись, просто роль господствующего класса переходила от дворянства к буржуазии. Это вам понятно? Кто-нибудь хочет, чтобы хозяева могли составлять и принимать выгодные им законы?
– Упаси боже! – замахал руками Варнашев и испуганно оглянулся, добавив уже вполголоса: – Нам и того, что есть, хватает.
– Тогда, – сказал Коба, – мы не должны предъявлять правительству и императору такие требования, которые пошли бы на пользу капиталистам и были бы бесполезны для рабочих. Согласны?
– Согласны, – кивнул Карелин. И все остальные тоже кивками подтвердили, что они не имеют никакого желания таскать для хозяев каштаны из огня.
– Значит, – сказал Коба, – требование созыва какого-то там народного представительства в виде Учредительного собрания, Государственной думы или Парламента, должно быть нами снято до тех пор, пока мы не станем настолько сильными и влиятельными, чтобы суметь честно победить на выборах, проведенных в условиях всеобщего равного и тайного голосования. В противном случае все решат деньги хозяев, которые сумеют протащить в это народное представительство своих верных слуг. Об этом говорит опыт европейских стран, где парламенты имеются почти повсеместно, но рабочие вынуждены бороться за свои права.
Карелин переглянулся со своими товарищами, подумал и сказал:
– И с этим мы тоже согласны. Все эти парламенты – не более чем буржуазные штучки.
– К этому вопросу мы вернемся чуть позже, – сказал Коба, – это может случиться лишь тогда, когда ячейки нашего собрания будут на каждом заводе, каждой фабрике и в каждой мастерской, а нашу газету будут читать по всей России.
А сейчас поговорим о делах реальных и злободневных. После обращения к императору необходима вступительная часть. Надо сказать о том, что бесправие рабочих – есть главная причина их угнетения хозяевами, и о том, что так дальше продолжаться не может. Бесправие трудящихся становится тормозом развития России. Надо написать, что за рабочими, как и за всем русским народом, не признают ни одного человеческого права – даже права говорить, думать, собираться, обсуждать свои нужды и принимать меры к улучшению своего положения. Надо не забыть упомянуть о репрессиях в отношении людей, выступавших на защиту интересов рабочего класса. Только писать об этом надо коротко и ясно, чтобы тот, кто будет все это читать, не утомился, пробираясь через перлы словоблудия.
– Очень хорошо, – кивнул Карелин, – вот вы, товарищ Коба, и напишете, а мы потом утвердим.
– Товарищ Коба, – спросил вдруг Васильев, – а почему так разложился государственный строй в России?
– Причин много, – ответил Коба, – и одна из главных – вырождение дворянства как господствующего класса. Именно дворянство, которое долгое время было опорой государства, через сто с лишним лет после принятия Закона о вольности дворянства, из служилого сословия превратилось в сборище паразитов, которые лишь потребляли, ничего не производя взамен.
Новую опору для государства император Михаил видит в тех, кто трудится на благо России. В числе их – рабочие, крестьяне, инженеры и техники и честно выполняющие свой долг чиновники и офицеры. При этом надо понимать и то, что из двух главных классов, создающих все богатства страны, рабочие – самые сознательные и сплоченные, а крестьяне – самые многочисленные, нищие и забитые. Поэтому строительство опорного класса решено начать с рабочих. При этом не стоит забывать, что без значительного улучшения материального положения крестьян они не смогут покупать выпускаемые в России товары, а значит, и положение рабочих тоже не удастся значительно улучшить.
