Я отрицательно замотала головой. Даже умирай я от голода, всё равно не согласилась бы. Я не уличная девка, у меня есть чувство собственного достоинства.
Отрезав ножом кусок мяса, норн насадил его на вилку и скормил мне. Весь ужин прошёл в этих несложных манипуляциях: он ел и пил сам, а потом кормил меня с рук. Когда дело дошло до десерта, мне стало противно. Каково это собирать губами виноград с чьей-то ладони? Пробовала отказаться — норн насильно запихивал ягоды в рот.
В конце хозяин попросил принести ещё один бокал, доверху наполнил его рубиновой жидкостью и протянул мне:
— За твою долгую жизнь, Лей!
Я выпила половину и аккуратно отставила фужер на стол.
— Лучше выпей до дна, так будет легче.
Нет, я не желала опьянеть, не хотела стать жалкой и беспомощной, хватит того, что мир перед глазами слегка потерял чёткость.
— Сара, проводи её, — экономка быстро помакнула губы салфеткой и встала. — Зажги озиз.
— Не беспокойтесь, господин, всё уже сделано, — заверила Сара. — И ванна тоже готова, если вы захотите ей воспользоваться.
— Прекрасно! Думаю, тёплая вода — это то, что нужно. Или ты не любишь воду, Лей? Впрочем, я предоставлю тебе выбор, думай пока. Приду через четверть часа, только переговорю с управляющим. Сара, займи её, чтобы не скучала и не волновалась.
Стоило экономке отворить дверь, как все сомнения в том, что со мной сделают, развеялись.
Меня втолкнули в спальню, центральное место в которой занимала кровать под малиновым балдахином, настолько широкая, что на ней без труда могла бы спать вся наша семья.
Уютно потрескивал дровами камин, отбрасывая тени на пушистый ковер, устилавший пол.
На кресло небрежно брошен халат; один из ящиков гардероба приоткрыт, оттуда выглядывает накрахмаленный рукав рубашки.
— Садись на кровать и жди, — Сара затеплила странную композицию из двух розоватых кристаллов и курительницы. Терпкий аромат разлился по комнате, волнами тепла расходясь по телу.
— Ты, главное, расслабься и ни о чем не думай, — наставляла экономка, заглянув на минутку в отделанную камнем коричневатых тонов ванную — не сравнить с моим закутком. — В первый раз будет больно, ты не обращай внимания. Если станет совсем плохо, скажи, не терпи. Если что, тебя врач посмотрит. Ты только не пугайся, так со всеми бывает. Что по любви, что не по любви, в первый раз одинаково. А потом, может, тебе и понравится.
Стараясь отвлечь меня от мыслей о предстоящем ритуале, Сара завела разговор об Арарге, вкратце обрисовав структуру его общества. Теперь я знала, что стою не на низшей, а на второй ступеньке местной иерархии и даже могу командовать хырами.
Но вот наконец отворилась дверь, и, сделав реверанс, экономка удалилась, оставив меня наедине с хозяином.
Я в отчаянье метнулась к окну. Да, пусть высоко, пусть риск погибнуть велик (минимум двадцать шесть футов первого этажа, если не все тридцать, межэтажные перекрытия, высокий фундамент, да и от пола до подоконника фута четыре), но хотя бы избегну унижения.
С трудом отдёрнула двойные тяжелые портьеры, забралась на широкий подоконник, потянулась к шпингалету… Окна тоже двойные, я не успею.
А за ними угасает день, последние всполохи солнца рдеют на западе, стремительно теснимые тьмой.
— Далеко собралась? — его руки обхватили меня и опустили на пол. Он был так близко, что я ощущала дыхание на своей коже. — Тут высоко, Зеленоглазка, лучше не прыгать.
— Послушайте, я не вещь! Если вы полагаете, что сможете безнаказанно… — извернувшись, я вырвалась, ища глазами какой-нибудь тяжёлый предмет.
— Разве Сара не объяснила тебе, кто ты есть? Нет, не вещь, но моя собственность. И я не только могу, как ты выразилась, безнаказанно делать с тобой всё, что угодно, но и наказывать за малейший проступок. Так, на всякий случай, — хозяин улыбнулся и расстегнул воротник камзола, — нападение на норна карается чрезвычайно сурово, вплоть до смертной казни.
— А, может, я хочу умереть.
— Зачем? Думаешь, всё будет так плохо?
Я промолчала, гадая, запрещено ли торхе накладывать на себя руки. С радостью воспользовалась бы такой возможностью, вот только ничего острого под рукой не было. К окну меня не подпустят, повеситься не успею, утопиться без посторонней помощи в ванной сложно. Что мне ещё остаётся, не головой же о мебель биться!
Норн внимательно наблюдал за моими хаотичными передвижениями по комнате, потом снял камзол и убрал его в гардероб.
— Иди в ванную, сейчас я кое-что достану и приду.
Разумеется, я никуда не пошла, забившись в самый дальний угол.
Хозяин вздохнул и на время оставил меня в покое. Проверил кристаллы на столе, потом подошел к шкафчику в опасной близости от меня, извлёк оттуда стеклянную бутылочку и отнёс в ванную. Вернувшись, остановился напротив:
— Пойдём, Зеленоглазка! Понимаю, что страшно, девушкам всегда страшно.
Потянулся ко мне, коснулся пальцами волос, очертил абрис лица, остановившись на губах. Янтарные глаза не сводили с меня взгляда, и этот взгляд мне не нравился: я видела в них желание. Как я определила? Просто такой взгляд ни с чем не ступаешь, даже если сама подобного чувства никогда не испытывала.
Одна рука легла мне на шею, другая гладила спину, спускаясь всё ниже. Я попыталась пресечь его прикосновения, но пальцы норна были упрямы, раз за разом возвращаясь на прежние позиции.
Он прижимал меня всё крепче и крепче, теперь обе руки с лёгким нажимом скользили по бёдрам.
Губы коснулись шеи, заставив вздрогнуть.
— Зеленоглазка, вода остынет, пойдем.
— Я не хочу!
— Так и скажи, что боишься. Ладно, так и быть, понежишься в тёплой водичке одна. В неё влили специальный успокоительный состав. Ну, иди. Я подожду.
Норн отпустил меня, но я и не думала двигаться с места, глядя на него со смесью страха и негодования.
— Хорошо, всё будет традиционно, — пожал плечами хозяин и, подхватив на руки, перенёс меня на кровать. — Посиди, я быстро. Опасно, конечно, оставлять тебя одну: вдруг сумеешь открыть окно? И такое ароматное масло пропадает, в Кеваре такого нет…Дорогое, стоит почти столько же, сколько и ты. Неужели не хочешь даже понюхать?
Воспользовавшись минутной потерей бдительности, норн поцеловал меня. Уклоняясь от поцелуя, я потеряла равновесие и упала на постель.
Планы хозяина мгновенно изменились. Игры кончились, пути к отступлению отрезаны.
Он начал с поцелуев, дразнящих, то лёгких, то требовательных.
Ванна благополучно остывала, а его пальцы постепенно всё выше и выше задирали подол. Наконец платье с меня стянули, и я осталась в красном кружеве белья.
Придерживая меня весом своего тела, перенесенного на согнутую в локте руку, мужчина торопливо расстегнул и бросил на пол рубашку, а потом снова приник ко мне.
