Маг положил бутылочку с каплями рядом со мной.
— Одевайся, тушь отмывай (я тут миску с тёплой водой и тряпочку оставил) и приходи к столу.
На столе оказались всякие вкусности, которые я с удовольствием съела: после ритуала разыгрался зверский аппетит.
Тьёрн ухаживал за мной, отрезая то кусочек того, то кусочек этого, потом напоил успокаивающим отваром и помог подняться по лестнице обратно в библиотеку.
— Я в левом крыле замка, в башне живу. Третий лестничный пролёт, вторая дверь направо, — зачем-то шепнул на прощание маг и оставил меня одну посреди тёмного спящего замка.
Разумеется, наносить Тьёрну ночной визит я не собиралась. Долг за молчание я отдала сполна: то, что он проделал, — незаконно.
Стать его любовницей? Допустим, он симпатичный, приятный в общении, но меня не так воспитывали. Да, мне понравилось с ним целоваться, но это вовсе не повод окончить дни в страшных мучениях: норн узнает, не пощадит. К слову, хозяин целовался лучше. Когда хотел, он мог быть нежным.
А вот просто посидеть я бы с Тьёрном с удовольствием. Он не похож на привычных араргцев, с ним и ведёшь себя иначе: не боишься. Не возражала бы, если бы такой за мной ухаживал, но законы… По закону даже улыбнуться нельзя.
Норн вернулся довольным, пронизанным морозной свежестью и немного заросшим. Похвастался добычей. Я изобразила улыбку, хотя вид несчастных зверушек был неприятен. Но мужчинам нравится охота. И трофеи свои они демонстрируют не просто так: стараются показать мужественность и силу.
А он ждал, что я приду в восторг. Могла ли я поступить иначе?
Хозяин пообещал мне одну из шкур — «на воротник». Я поблагодарила его низким поклоном.
Мы прогостили в замке сэра Тиадея ещё дней пять, и все эти пять дней я боялась, что аптекарь справится у норины Багонсор, посылала ли она за каплями, или иным другим способом станет известно, что я купила в деревне. Каждый раз, когда к хозяину подходил управляющий, сердце замирало, но, видимо, Тьёрн сделал всё, чтобы сохранить мой секрет в тайне.
Обратно в Гридор опять возвращались втроём.
Заметно похолодало, и хозяин настоял на том, чтобы я не сидела на полу.
Норина Богонсор не возражала, так же выразив опасения, что я заболею или застужусь. Она прихватила из замка томик поэзии и иногда читала его вслух. Разумеется, не мне, торхе, а норну: часть пути он проводил в седле, часть с нами, в экипаже.
Они сидели рядом, а я напротив, занимаясь чем-нибудь полезным, например, вышивая вензеля на платках. Пальцы мёрзли, игла плохо слушалась, и работа продвигалась медленно.
Стихи были красивые, в основном, о любви. Я невольно заслушалась, и хозяин это заметил:
— Нравится?
Я смущённо кивнула.
— А что именно нравится? Что ты представляешь? Себя? Лей, несерьёзно, право слово!
— Напрасно ты, — вступилась за меня норина Фрейя. — У неё чувствительная душа, она поэзию понимает. Хорошая девочка, чистая. Я не о физической чистоте, а о внутренней. Лей, хочешь, я подарю тебе книгу, думаю, твой хозяин не будет против.
— Но она же принадлежит сэру Тиадею, моя норина, — растерянно пробормотала я.
— Дядя не обеднеет, — усмехнулся норн. — Если уж тебе нравится… Приедем в Гридор, сходишь к букинисту, купишь, что захочешь. Мне же не жалко. Ты вообще ничего не хочешь, ни о чём не просишь. Всегда тихая, покорная — всё в себе. За три года мало что о тебе узнал.
— Оставь её в покое, Сашер, зачем тебе откровенность? — подала голос норина Фрейя. — Лучше посади её между нами, я ей почитаю — хотя бы один благодарный слушатель. А то тебе, вижу, скучно.
Стихи мне действительно нравились, я даже расплакалась — так жалко стало незримую героиню. У норины тоже слезинки блестели в уголках глаз.
А вот хозяин глубоко равнодушен к поэзии — лениво гладил меня по спине и смотрел в оконце…
Оставшиеся до свадьбы норна месяцы пролетели незаметно, в суматошной круглосуточной кутерьме.
Мне доверили почётную миссию: выбрать и заказать букет невесты.
К цветочнику отправилась вместе с Карен: боялась что-то напутать, выбрать не те цвета или цветы. По дороге жевали шоколадные конфеты, которые безо всяких пояснений вручила Алоиз. Я знала, накануне её посылали в кондитерскую — значит, конфеты купила она. Именно для меня. Приятно и необычно, учитывая догадки, что это не её личная инициатива.
Хозяин дома практически не появлялся — догуливал последние дни на свободе в компании друзей в тёмное время суток и пропадал то в храме, то в доме невесты, то у портного днём. Правда, в спальню периодически звал, но редко. И не всегда за тем, чтобы развлечься. Видя, как я старательно пытаюсь скрыть отвращение от мысли близости с пьяным, пропахшим странными, посторонними запахами человеком, он нередко просто укладывал меня рядом с собой, прижимал и так засыпал.
Букет мы выбрали красивый: смесь белоснежно-белых лилий, — невинность и чистота невесты — пурпурных пионов, — денежное благополучие новой семьи — нежных сиреневых гладиолусов — долговечность союза и взаимное доверие супругов — и, заключительный аккорд, — розовых трепетных роз — любовь и красота. Всё это — в ярких, сочных зелёных листьях, перевязанное атласной лентой.
Разумеется, букет стоил дорого, все цветы — из оранжереи, но ни хозяин, ни отец невесты, граф альг Ларели, не скупились в средствах.
Наконец наступил торжественный день.
Дом сиял чистотой. Впервые за долгие годы накрыли стол в Зале, сервированный на пятьдесят человек. Здесь состоится ужин для избранных, а большой стол приготовили в Ратуше.
Слуги, в новой накрахмаленной форме, носились туда-сюда, лихорадочно отыскивая притаившиеся в самых неожиданных местах пылинки. Я тоже принимала участие в этом безумии, боясь запачкать парадное платье — то самое, что надевала на бал.
Меня брали в храм, зачем, я толком не поняла. Возможно, в чём-то помочь невесте или хозяину. Кстати, с утра я его не видела: умываться норну носила хыра. Это была не моя оплошность — так положено.
Было немного волнительно, терзали мысли о собственной судьбе после свадьбы.
Я знала, что женитьба не мешает хозяевам пользоваться услугами торх или заводить любовниц, но опасалась, что жизнь резко изменится в худшую сторону. Госпожа может невзлюбить меня, начать ревновать. Глупо? Вовсе нет. Хозяин баловал меня, всячески проявлял своё расположение, испытывал некие тёплые чувства, что, несомненно, не понравится виконтессе. Да и кому понравится, если твой муж платит учителю торхи, покупает для неё шоколад, разрешает пользоваться библиотекой и даже иногда сажает за один стол с собой и родственниками? Мне бы не понравилось, будь я нориной, особенно зная, что кеварийская рабыня, то есть я, ему симпатична. Ведь он порой кажется обыкновенным влюблённым мужчиной.
