Сидя на полу, всем телом ощущая неровности дороги, мы гадали, сколько часов провели в пути.
Время от времени возок останавливался, чтобы позволить нам под присмотром кого-нибудь из охранников сходить по нужде. Не всем вместе, по очереди. На ногу наматывалась бечевка, конец оставался в руках сопровождающего. Насвистывая, он неторопливо шагал к ближайшим кустикам, подталкивал к ним девушку и, спасибо на этом, отворачивался, оставляя бечевку натянутой до предела. Таким образом, если бы мы попытались от нее избавиться, он бы сразу почувствовал по изменившейся силе натяжения.
Трижды в день нас кормили, обильно, но очень просто. Каша, хлеб, курица, какие-то овощи, похлебка. Вилок, разумеется, не давали, так что приходилось довольствоваться ложкой или есть руками.
Спали мы в том же возке, когда как наши надсмотрщики нежились в постели. По гомону голосов мы догадывались, что повозка периодически останавливалась на постоялых дворах, где простаивала либо до окончания трапезы араргцев, либо до утра. Только так, да еще по походам «в кустики» мы и определяли, какое сейчас время суток.
Я снова увидела солнце примерно через неделю, когда партию «чужеземных рабынь деала Себра» выгрузили во дворе какого-то дома, судя по всему, находившегося на окраине большого города. Вернее, это даже был не дом, а целый комплекс построек, наподобие городской усадьбы. Место, где деал Себр («деал» — вовсе не титул или вежливое обращение, а всего лишь обозначение рода занятий человека — «торговец») выставлял свой товар «лицом».
Свет больно резанул глаза, облегчая задачу конвоирам. Нас по очереди взваливали на плечи, как мешок, и несли к крытой теплой купальне, где, игнорируя протесты, раздевали и загоняли в воду, бросив туда кусок мочалки и мыло. Расхаживавшая по бортику мужеподобная женщина кричала на нас и требовала, чтобы мы немедленно смыли с себя дорожную грязь, «ибо негоже оскорблять покупателей прикосновениями к вашим вонючим телам». Упоминание о прикосновениях вызвало волну панического ужаса в животе. Воображение услужливо нарисовала сценки, одна омерзительнее другой.
Когда вода в купальне потемнела, нам разрешили вылезти на дощатый пол и вытереться одинаковыми серыми полотенцами.
Наше белье и наша одежда бесследно исчезли, вместо них лежали подобранные по размеру черные трусики, которые больше открывали, чем скрывали, полупрозрачные белые туники без рукавов до середины бедра, застегивавшиеся на плече, и легкие сандалии. Еще там были странные приспособления, напоминавшие открытый каркас верха бюстье, которые командовавшая нами женщина велела надеть всем, у кого грудь не держала форму.
В таком наряде я ощущала себя некомфортно, все равно, что голой. Зато, окинув нас взглядом, деал Себр остался доволен и велел отвести в просмотровый зал.
Это было большое светлое помещение с невысоким, покрытым ковром, помостом и чем-то вроде крохотной купели. По периметру зала были расставлены кресла и столики с выпивкой и закусками. Нам же полагались высокие, самой простой конструкции табуреты, на которых чувствуешь себя курицей на насесте.
Радовало, что сесть мы были вольны, как угодно. Я предпочла так, чтобы ни грудь, ни трусики предательски не просвечивали через легкую ткань: то есть сгорбилась, упершись ступнями в перекладину табурета, прижала колени к животу, а руки скрестила на груди. Низко опустила голову, спрятав лицо за волной влажных волос.
Прозвучала мелодичная трель, и зал наполнился голосами. Я не смотрела на вошедших, мне было не до этого. Просто хотелось взять и умереть, раз уж сбежать не удастся, лишь бы избежать позора.
Торговец, купивший нас в распределительном лагере интендантской службы — так официально именовался форт, в который нас доставили из Кевара, — заливался соловьем, в красках расписывая прелести кеварийских девушек, особо подчеркивая наличие в нас крови альвов. Ему задавали различные вопросы, в основном интересовались местностью, где нас захватили, происхождением, здоровьем, почему-то составом семьи.
Потом всё пришло в движении: покупатели поднялись со своих мест, осматривая товар, то есть нас, тщательно изучали карточки.
Сквозь пелену волос я видела, как некоторых девушек выводили на помост, задирали им туники, что-то рассматривали, потом брезгливо споласкивая руки в купели. Расторопные служители окунали туда же мягкие тряпочки и протирали те места на теле рабынь, которых касались потенциальные хозяева.
— Так, а тут у нас что? — я вздрогнула, услышав над ухом мужской голос. — Посмотрим: из княжества Кевар, семнадцать лет, нетронутая…. Продается, как торха. Личико покажи!
Я не спешила выполнять его просьбу, за меня это сделал расторопный слуга торговца.
Передо мной стоял высокий, выше отца на целую голову, крепкого телосложения араргец с собранными в высокий хвост черно-палевыми волосами (примерно до половины длины они были черными, а дальше начиналась рыжина). Одежда выдавала дворянское происхождение. Ткань камзола отливала синевой полночного неба. Я невольно залюбовалась, пытаясь понять, из чего же он сшит.
— Симпатичная, — цокнул языком араргец. — Цвет кожи хороший. Грудь какого размера?
— Покажи норну грудь! — скомандовал прислужник Себра.
Разумеется, ничего показывать я не собиралась, более того, впервые решилась на бунт: оттолкнула руки слуги, пытавшегося задрать мне тунику. Потом до него дошло, что проще расстегнуть застежку на плече, что он и проделал, но мои руки остановили падение ткани. Чтобы они ни думали, я не породистая кобыла, я человек!
— Мне подходит. Я бы дал за нее четыреста цейхов, — норн выдернул ткань из моих рук, но увидеть желаемое все равно не смог: я мужественно прикрывала грудь ладонями.
В ту минуту я ненавидела его, ненавидела шикавшего на меня слугу торговца, да и самого Себра. Пожалуй, дай мне кто-нибудь в руки нож, я бы попыталась убить кого-нибудь из них.
— С норовом, — скривился араргец и, наклонившись, бессовестно потянулся к моим трусикам. Этого я стерпеть не могла и ударила его коленом. На мое счастье промахнулась. И, как ни парадоксально это звучит, на удачу ударила.
— Ах ты, сучка! — норн выхватил плеть и замахнулся, но ударить помешал служитель: он не мог допустить порчи товара.
— Не беспокойтесь, господин норн, мы ее накажем, строго накажем, — подобострастно проговорил он, поднял с пола и швырнул мне в лицо одежду.
— В хыры ее, кеварскую дрянь, чтобы знала, кого ударить хотела! — продолжал бушевать араргец.
Пока норн (так в Арарге именовали представителей привилегированной дворянской элиты) и служащий Себра выясняли, как и что со мной надлежит сделать, я успела одеться. Если меня и поволокут куда-то, то хоть не голую.
— Только для вас, господин норн, всего за двадцать цейхов, — слуга поклонился. — Сейчас я схожу за господином деалом и оформим сделку.
— Сама виновата, дура! — буркнул он мне.
Да я и сама понимала, что жизнь будет не сахар. Точнее, ее не будет вовсе. Этот красавчик с палевым хвостом убьет меня сразу за порогом.
