Теперь передо мной сидела девушка. Та самая светловолосая и голубоглазая, чья портретная миниатюра так заинтересовала меня в хранилище. Она вся выглядела воздушной и какой-то нереальной. Бледная, почти прозрачная кожа, нечеткий силуэт. Даже черты лица казались немного размыты, напоминая мне, что вижу я не существо из плоти и крови, а так и не сумевшую обрести покой душу.
Обалдеть! Это же первый живой призрак (простите за тавтологию), которого мне довелось повстречать! Правда, несмотря на всю свою эфемерность, зубки у Лаллы были вполне натуральными. Мое запястье уже начало синеть.
Наконец Лалла выпрямилась и, словно бы стесняясь, быстренько вытерла губы широким, смахивающим на крыло лебедя рукавом. Потом благодарно мне улыбнулась:
— Спасибо.
— Всегда пожалуйста, — чувствуя легкое головокружение, вяло ответила я.
— Я расскажу о себе, и тогда ты поймешь, почему именно тебя я прошу о помощи.
Я молча кивнула и приготовилась услышать душещипательную историю Лаллы.
— Когда я попала к Вараону, я была такой же юной, как ты, — предался ностальгическим воспоминаниям призрак. — Мне едва исполнилось восемнадцать. Я была влюблена в своего жениха, полна веры в наше счастливое будущее. Но проклятый колдун похитил меня в ночь после свадьбы и с помощью заклятия удерживал силой в замке в течение трех долгих лет.
Я сочувственно вздохнула. Сама на своей шкуре испытала, каково это — быть пленницей дархова замка.
— Поначалу я очень страдала из-за разлуки с любимым и тех кошмаров, что довелось мне испытать по воле Вараона, — рассказывала Лалла. — А осознание того, что навсегда останусь его пленницей, сводило меня с ума. Проходили месяцы, и я начала терять надежду на спасение. Даже жестокость колдуна перестала меня волновать. Я превратилась в податливое и безвольное существо, и Вараон ко мне охладел. Он оставил меня при себе в качестве наскучившей, но привычной игрушки, о которой изредка вспоминал. В замке все чаще стали появляться новые жертвы. Слышать их мольбы и крики для меня было еще невыносимей, чем самой терпеть страшные муки. Я мечтала прекратить эту пытку раз и навсегда, но вынуждена была бездействовать. Я ждала ребенка. Смерти я не боялась. Но убить ни в чем не повинное собственное дитя было выше моих сил. В ночь, когда родилась моя дочь, Вараон похитил еще одну девушку. Он даже не вспомнил, что совсем рядом находится его ребенок, не захотел его увидеть. Крики несчастной сводили меня с ума, а малышка, будто чувствуя пропитавшую замок атмосферу ужаса, заходилась безудержным плачем. После родов я сильно ослабла и находилась в каком-то бреду. Иначе бы ни за что не решилась напасть на метаморфа, которого боялась до безумия. Я прокралась к нему в спальню. Там, на окровавленных простынях, лежала его бездыханная жертва. А он, скинув с себя личину зверя, как ни в чем не бывало спал рядом. Колдун был слишком изнурен после ночи охоты и жестоких игр с новой жертвой и не почувствовал моего приближения. Открыл глаза, лишь когда я первый раз вонзила нож в его гнилое сердце. А потом в неистовстве принялась наносить ему удар за ударом, чувствуя, как ко мне возвращаются силы. Только мысль о ребенке заставила меня остановиться. Я забрала малышку, надеясь убежать с ней как можно дальше. Но заклятие, что наложил на меня Вараон, продолжало действовать даже когда его не стало. Слуги нашли меня на рассвете и поквитались за своего хозяина. Но и после смерти мне не суждено было обрести покой. Я по-прежнему пленница проклятого замка, — с грустью закончила Лалла.
Смахнув дурацкую слезу, вдруг скользнувшую по щеке, я спросила:
— Скажи, чем я могу быть тебе полезной? Не представляю, каково это — столько лет мучиться в тюрьме, где познала столько боли. — В тот момент я готова была сделать что угодно, лишь бы помочь этой несчастной.
— Ты должна…
— Эй! Ты что, уснула?! — пропищали мне в самое ухо. Чтобы окончательно привести в чувство, фей еще и от всей души дернул меня за волосы.
Помогло. Я словно вышла из транса. Огляделась по сторонам. Библиотека была заполнена учениками, за окном бушевала гроза, а я сидела возле камина с раскрытой книгой на коленях. Лаллы нигде видно не было. И если бы не две маленькие отметины на запястье, куда куснул меня странный дух, я бы решила, что мне все привиделось.
Захлопнув «Легенды замка», поднялась.
— Нашла, что искала? — участливо спросил сторож, мазнув взглядом по книге.
— Вроде того, — растерянно пробормотала я, все еще находясь под впечатлением от встречи с Лаллой.
Направилась было к выходу, но фей окликнул меня, напомнив, что раритетные книги с собой уносить нельзя. Быстро вернув фолиант на место, я поспешила прочь из библиотеки.
Кайн
Альдис явился ко мне спозаранку, предложив скоротать вместе дождливое утро. «Скоратывать» его мы решили за рюмочкой каньячки, посчитав, что благородному кофе не под силу нейтрализовать издержки дурной погоды. А вот абрикосовая настойка — самое то.
К тому же на полдень у меня в расписании значилась лекция по телепортации у четвертого, так ненавистного мне курса. Вернее, ненавистен мне был только один индивид — выскочка принц, упрямо демонстрирующий презрение ко мне лично и к моему предмету в частности.
К сожалению, на его высочество мои полномочия не распространялись. А жаль! Мог бы выбить из принца дурь и поучить хорошим манерам.
При мысли о мерзопакостнике рука сама потянулась к рюмке.
— Ты ведь утверждал, что действие приворота исчезнет через пару недель? Но Инаэль и Айвэ по-прежнему лихорадит.
— Оно и исчезло, — отщипывая от грозди темные виноградины, ответил альв. — А любовь осталась. Что, травница проходу не дает?
Пришлось снова наполнить рюмку.
Насчет Инаэль я не переживал: никакой любовью там и не пахло. Просто альвесса не привыкла терпеть поражения и не могла смириться с тем, что я «предпочел» ей какую-то смазливую девчонку. А вот почему дархов принц никак не отвяжется от Рамины, мне было непонятно.
Я и не заметил, как принялся рассуждать вслух, вызвав у Альдиса ехидную ухмылку:
— По-моему, ваша игра в любовь рискует перерасти в любовь без игры.
— Что, на философствования потянуло? Поверь, Айвэ бесит меня не из-за Рамины.
Проблема и в самом деле была не в ней. Просто принц меня раздражал. Раздражали его беспардонность, его нарочито подчеркнутое ко мне пренебрежение.
— Ты сам-то веришь в то, о чем говоришь? — хмыкнул Меар. — В последнее время только о ней и бормочешь. О чем бы мы ни начинали говорить, разговор всегда сводится к этой Долэри.
Спорить с другом и что-то ему доказывать мне было лень. Лучше поберегу силы для предстоящей пикировки с уродом принцем на лекции. Потребуется немало усилий, чтобы удержаться и не начать при свидетелях выбивать дурь из его пустой головы.
— Ну вот, молчишь. Даже нечего сказать в свое оправдание, — продолжал веселиться альв, захмелевший от своего любимого «успокоительного».
