Подруга придвинулась ко мне, вздохнула.
— Нужен план, Трин.
Я удивленно на нее посмотрела.
— Не понимаешь, почему я так себя веду?
— Да, — созналась я.
— Если честно, не вижу смысла, чтобы тебя останавливать, Трин. Могу, конечно, Нарису сказать, но сдается, если ты не поступишь так, как считаешь правильным, то все равно найдешь свою смерть. Чувство вины гложет порой сильнее всего на свете, — вздохнула Лотта. — Да и к тому же… я могу просто позволить тебе сделать задуманное, зная, что у тебя ничего не получится.
— Почему?
— Храмовники сильнее. И ты натворишь глупостей. И Ала не спасешь, и сама будешь мучиться.
Она вздохнула и продолжила:
— Ты останешься жива, но радости это не прибавит. А я… не хочу видеть, как ты день за днем угасаешь. Нет, ты не подумай, Трин, что я желаю тебе смерти.
— Я и не думаю, Лотта.
— Ты сильная и смелая, выкарабкаешься, если захочешь.
— Зачем?
— Вот и я про тоже. Бабушка мне говорила, что иногда близких надо отпускать. Когда она умирала, я держалась за ее руку. Очень любила, не желала, чтобы она уходила за грань. И это ее мучило. Уже потом, когда повзрослела, я поняла, что бабушка была права. Но чего мне стоило, Трин, выпустить ее руку! И я так долго себя винила…
— Лотта, у нас с Алом другой случай. Я не смогу допустить его смерти.
— А я и не о вас говорила, Трин, — грустно улыбнулась она.
— А о ком?
— О нас с тобой. Ты мне дорога, как никто на этом свете. Но сейчас мне придется тебя отпустить.
Лотта закрыла лицо руками и расплакалась. Я ее обняла, чувствуя, что по щекам катятся слезы. Трудно их сдерживать. Почти невозможно.
Так мы и сидели непонятно сколько времени.
— Самое ужасное, Трин, что мне придется тебе помочь… умереть!
— Я тоже никогда не думала, как именно все повернется.
— Трин, я так тебя люблю!
— Ия тебя, ты же знаешь.
— Знаю, — согласилась она.
Лотта поднялась, подошла к шкафу и достала шкатулку с украшениями. Что‑то блеснуло в ее пальцах и исчезло.
— Держи, — она подошла и протянула открытую ладонь.
— Шип розы?
Лотта замялась.
— Не все русалки одинаковы.
— И?
— Эта вещь есть у немногих, но… Она позволяет моему народу не убивать, а усыплять жертву.
Я нахмурилась.
— Ты предлагаешь…
— Встреться со служителями у Храма. Они все равно поведут Апарина оттуда.
— А дальше?
— Попроси попрощаться, — предложила Лотта.
— Не позволят. Сама же говорила.
— Тогда просто бросишься к Алу, обнимешь и…
— Всажу шип.
— Достаточно просто уколоть, чтобы зелье, в нем заключенное, начало действовать. Оно мгновенное, так что не пугайся, когда Апарин упадет.
— На сколько его хватит?
— На сутки или чуть больше.
Я кивнула и поблагодарила. Лотта вздохнула.
— Только сама не поранься.
Она снова меня обняла и затихла. Но долго сидеть в тишине не получилось. Мы принялись вспоминать, как познакомились, а потом незаметно перешли к обсуждению Военно — морской Академии.
Странно, наверное, накануне своей смерти так проводить ночь. Но для меня подруга рядом — на данный момент, как глоток воды в пустыне, нежданное спасение от одиночества.
И за окном виднеется темная гладь моря. Оно безмятежно и спокойно, хотя я предчувствую бурю. В прошлый раз, перед моим отправлением на Заброшенный Остров, шел дождь. Но сейчас все по — другому. Весна только — только вступит в свои права, неся первые грозовые тучи.
Уже не увижу.
За час до рассвета я достала белое платье и переоделась. Его надо было выкинуть сразу же, когда вернулась после обряда, но… забылось. Или просто чувствовала, что пригодится? Не знаю. Но необходимая вещь была, кстати.
Я накинула плащ, спрятала шип розы, обняла подругу. Лотта пойти меня провожать не могла, будет отвлекать магистра Нариса. Но сдается, он и Рэм все равно появятся на площади. Кто будет еще? Почему я ничего не знаю о близких Алэрина? Сказал ли он матери?
Вопросы, ответы на которые я уже никогда не получу.
Ветер за ночь утих, тучи неподвижно застыли на небе, где‑то лаяли собаки, но улицы города были пусты. Я порадовалась, что смогла незамеченной выбраться из Военно — морской Академии. Но задержаться и в последний раз любоваться на острые шпили, не стала. Слишком рискованно.
Мостовые были мокрыми от росы. Пахло камнем и солью. До весны остались считанные дни. И тогда зацветут яблони и вишни, разнося по Кардосу дурманящий аромат. Сладко — горький, смешивающийся с запахами моря, и поэтому — особенный.
Мне его почувствовать не суждено. И увидеть город, празднично облаченный в белый цвет, тоже. А я так любила, когда ветер срывал лепестки и, забавляясь, бросал пригоршнями в лицо, словно монеты. Невесомые, но такие желанные. Но за жизнь Алэрина это малая цена. Почти ничтожная.
Возле Храма Морского Бога я оказалась быстро, мгновенно заметив Рэма и Нариса. Нахмурились, поспешили ко мне, но не успели. Двери распахнулись, показались жрецы и Ал.
Мы встретились взглядом, и маг обреченно вздохнул. На что надеялся? Что я не приду? И глаза полыхают аквамарином. Это от бессилия. Я точно знаю, научилась за это время распознавать его эмоции.
Может, для того чтобы его спасти, достаточно было оказаться в опасности? И Ал бы пришел, защитил… Глупо, конечно, так думать. Только бы боль испытал от колючек розы, а изменить ничего не получилось.
Храмовники окружили, давая понять, что я тут лишняя.
— Позвольте нам попрощаться, — спокойно сказал Нарис.
— Нет.
— Вы не имеете права запретить.
— Пожалуйста, — прошу я, вглядываясь в хранителей.
Их лица скрыты за капюшонами, и непонятно, что они думают и чувствуют. Или у них вместо сердца камень?
— Мне придется надеть вам браслеты, блокирующие дар.
Бояться, что очередное жертвоприношение сорвется? Однозначно. И страх этот липкой паутиной расползается, выдает их слабость.
— Согласны, — ответил за нас Рэм.
Выхода же не оставили.
Он первым протянул руки, и едва щелкнули браслеты, оттолкнул жреца и обнял Ала, что‑то шепнув на ухо.
— Ты был самым лучшим другом, Рэм. Береги себя.
