А во-вторых, он знал, что это для меня значит. Я не смогла утаить от него печальную историю о моей первой любви. Кристофер не знал всех подробностей, связанных с его бессмертной сущностью, галантно делал вид, что не понимает, почему я так необычно назвала нашего первенца, но понимал, что мне нужно переболеть этим. А поездка в места, где все это произошло, могло помочь мне отпустить Прайма и зажить спокойной, счастливой жизнью с нашим сыном. И я сама этого хотела бы – Кристофер любил меня просто безумно, даже несколько параноидально – все время охранял и заботился о здоровье, старался радовать, а нашего маленького сына просто обожал! Эх, вот бы я любила его хотя бы в половину от того, как он любил меня! Он подарил мне семью, сына, свою любовь и искреннюю заботу, но…
Я старалась выкинуть Прайма из головы, забыть его и не думать о нас, вернее о том будущем, которое могло бы у нас быть. Эти мысли, вызывавшие то приступы злости, то уныния, все время отравляли мое существование. Я улыбалась, делала оживленный вид и с настоящей радостью нянчилась с сыном. Но иногда приходилось очень туго. Мне, как всегда, нравилось рисовать Прайма – то улыбающимся, то грустным, то задумчивым, то чем-то недовольным. Эти рисунки я прятала от Кристофера, а потом рвала в клочья, надеясь, что вместе с ними сгорит хотя бы часть моей любви к нему. Но если бы это помогало…
Сегодня я должна была посетить могилу матери и взять частичку родной земли с собой на новое место жительства. Это было глупо, но я помню такой мешочек у моей мамы в шкатулке. Она иногда доставала его и бережно держала в ладонях. Так что это тоже был акт памяти о ней.
В карете вместе со мной ехала моя служанка – молодая девчонка с юга Франции – Полетта. Мы наняли ее, когда я была беременной, и сейчас, в свои пятнадцать лет она была очень наивна и весела. Она, Кристофер и Прайм-младший, с его ямочками на щечках, курчавыми черными волосами, большими карими глазками были лучшим средством от хандры.
За окном проплывали летние пейзажи арагонских долин. Зеленые пашни и голубое небо с белыми облачками безмятежно нежились под теплым солнышком, навевая сон. Поэтому Полетта вскоре задремала. Я же смотрела в окно, пытаясь узнать местность, но, к сожалению, все сильно изменилось. Обезлюдивший край одичал – дороги заросли травой, на пастбищах не было коров, коз и овец. Время от времени показывались заброшенные дома с выбитыми дверями или провалившейся крышей. Зрелище было удручающим. Эпидемия чумы еще не прекратилась, и неизвестно было, закончится ли вообще. Кристофер говорил, что даже вещи в доме покойных были заразными, поэтому разбойники, воры и мародеры тоже ушли вслед за добропорядочными гражданами. Думаю, что на свете остались только эти чертовы вампиры! Я с ненавистью вспомнила о том, как еле ноги унесла из замка Вианден, а потом от Марии-волчицы. Хотя по поводу нее я могла и ошибаться – вдруг она была просто странноватой попутчицей?
Успокоившись в любви и уюте, который мне устроил Кристофер, я расслабилась и стала понимать, что мне невероятно повезло: я осталась жива и не стала вампиром, вышла замуж и все это было просто невероятной удачей. Но все это я бы променяла на то, чтобы сейчас быть рядом с Праймом. Я снова грустно вздохнула и сказала себе:
– Ты поедешь в Англию, родишь еще пару детишек и совершенно забудешь его…
Потом три раза вздохнула и сама себе улыбнулась. Моя мама тоже так часто делала после смерти отца. Как же ей было тяжело! И почему я этого раньше не понимала? Я сидела, вжавшись в угол кареты, и сдерживала слезы, думая о матери. В окошке показались кресты кладбища, и я крикнула вознице:
– Остановитесь здесь!
Карета мягко остановилась, и Полетта проснулась, смешно вскинувшись, спросила:
– Что, снова Прайм плачет?
– Да нет же, глупенькая! Все в порядке. Мы приехали. Пойдем, проведаем могилу моей матери.
Полетта потянулась, сладко зевнув, и вышла первой из кареты, спрыгнув на сочную траву, которая доходила до колен.
На улице было по-южному тепло и солнечно, легкий ветерок трепал верхушки зеленых сосен, а мягкий ветерок с моря приносил соленый воздух. Взяв под руку Полетту, я тихо бродила по заброшенному кладбищу, читая имена на тех могилах, где они были написаны, надеясь найти имя мамы. Но мы ничего не нашли. Тогда мы пошли в сторону немногих склепов, которые ютились на склоне холма над морем. На старых камнях были выбиты много знакомых имен. Тут покоился мэр Калельи, его глуповатая жена и дети, потом нашла доктора и отца Андрео. А в самом крайнем склепе покоилась Катарина Анджелина Агнесса де Ламбрини.
– Мама! – сказала я, тихо осев на высокую траву и обняв руками теплый камень склепа. Вдруг чувства нахлынули на меня.
– Прости меня, прости меня, родная, что не смогла защитить тебя! – сказала я и разрыдалась. Я вдруг поняла, что тяжелое чувство вины давило меня всегда. Я его не ощущала, пока оно вместе со слезами не стало покидать мое сердце. Полетта, кажется, рыдала вместе со мной, сквозь слезы я не видела ничего.
– Госпожа Адель, ну не надо! Не плачьте так! Ее уже не вернуть! – повторяла Полетта сквозь слезы, пытаясь поднять меня с земли. – Давайте поедем домой, к господину Кристоферу! Он же так вас любит! А сыночек какой у вас хороший, просто загляденье! Он так по маме скучает.
Ее слова помогли мне немного успокоиться. Дыра в сердце стала как будто меньше, и я поднялась на ноги.
– Да-да, Полетта! Конечно же, поедем…
Теперь они – моя семья. Я поцеловала ладонь и положила ее на камень склепа со словами:
– Люблю тебя, мама! Я уезжаю в Англию, с сыном и мужем. У нас все будет хорошо. Прощай!
Я взяла горсть земли возле склепа и положила в платок. Мы медленно побрели в сторону кареты. Сев на скамью, оббитую бархатом, я подумала, что, скорее всего, в последний раз вижу это место.
– Поедем обратно, госпожа! – взмолилась Полетта, захлопывая дверцу кареты. – Мне от этих мест не по себе! Ни одной живой души вокруг, словно в пустыне какой-то! – сказала она и поежилась.
Я еще раз глянула на нее и подумала о том, что как же мне хорошо рядом с таким искренним существом, как Полетта. Но перед дальней дорогой в Англию у меня осталось еще одно дело – я хотела посмотреть на мой бывший дом в горах. Даже не знаю, почему. Наверное, потому что в этих местах я впервые и навсегда влюбилась в Прайма Ван Пайера, здесь жила моя мама, тут прошли мои последние спокойные годы.
– Нет, я хочу увидеть мой дом, вернее то, что от него осталось. Там такой чудесный вид на море, Полетта!
Она недовольно нахмурилась, но тактично умолкла, хотя было и без слов понятно, что она недовольна моим решением.
– Не дуйся, дорогая! Мы быстро вернемся – просто туда и обратно, без долгой задержки.
Она просияла:
– Вот и чудесно! Честно признаться, я жуть как соскучилась по маленькому Прайму!
Я кивнула и громко крикнула:
– В горы, прямо по дороге!
