– Ох уж эта Анни!
Я почувствовала, как всегда, волну приятных мурашек, которые пробежались по спине. Прикосновение рук Эдуарда и его запах, совершенное тело и абсолютная любовь… Это было то, что неизменно выбивало меня, словно вырывало из реальности. Мне пришлось взять себя в руки и заставить себя думать рационально. Хотя тело приказывало немедленно наброситься на Эдуарда с поцелуями…
– Нужно проводить… – сказала я, пытаясь, высвободиться из объятий Эдуарда и заняться спасением Прайма. На фоне его затянувшейся личной трагедии домогательство ошалевшей от перспективы найти себе пару Анни было не вовремя и некстати.
Эдуард мягко удержал меня, шепнув на ухо:
– Подожди пару секунд.
За дверью послышался звук небрежного поцелуя и… тишина.
Эдуард поспешил открыть дверь, и мы увидели на пороге парализованную Анни. Она стояла, опустив руки с безразличным выражением лица.
– Хорошо, что Диксона сейчас нет дома. Отец был бы против, – недовольно пробурчал Эдуард.
Элиза осмотрела Анни, но ничего не сказала, только уточнила у виноватого Прайма:
– Это ей не навредит?
Прайм только отрицательно мотнул головой.
– Не в первый раз, – сказал он, уходя вглубь леса к Диксону.
Эдуард за спиной, так, чтобы не видел Прайм, показал нам четыре пальца.
– Он проделывал с ней такое раньше? – изумленно спросила Элиза у сына.
– Да, этот раз уже четвертый по счету!
* * *
Диксон ждал меня у лесной реки, в которой отражалось северное закатное солнце. Уже стало холодать и по вечерам легкий морозец сковывал воду между темными валунами. Он сидел лицом к солнцу, и мягкие золотистые блики от его кожи укрыли берег. Диксон терпеливо ждал меня последние пару часов. Мы оба знали, что общение с Анни немного отвлекло меня, но сейчас я собрал все свое мужество, чтобы получить ответ, который в любом случае подкосит меня. Я только надеялся, что присутствие Диксона, его непоколебимая вера в добро и врожденное милосердие поможет смягчить удар. Мне нужен был как раз такой понимающий и великодушный свидетель моего горя; не безупречный Эдуард, не стойкая Алиса или непобедимая Бэль…
– Ты знаешь, я пытался представить себя на твоем месте. Чтобы было, если бы я потерял Элизу… – он сокрушенно покачал головой. – Да, в принципе, любого из моей семьи. Мне даже больно думать об этом…
Я тяжело вздохнул и, усмехнувшись, сказал:
– А я живу с этим уже много лет, мой друг. Я не обольщаюсь, я знаю, что она погибла. Иначе я бы ее нашел. Мне просто хочется расставить все точки на «і».
Ты же не считаешь, что это персональный мазохизм?
Диксон задумался и ответил:
– Я восхищаюсь твоим мужеством, Прайм. Не все хотели бы так узнать о смерти любимой, имея такие ресурсы и не имя возможности защитить ее, либо отомстить. Но нужно поставить точку в этой истории и жить дальше. Ты готов?
Я протянул пухлый конверт немного опешившему Диксону и, отвернувшись от него, стал разглядывать медленные воды реки. Диксон поколебался немного, потом открыл конверт и осторожно вынул содержимое.
Отчет представлял собой простые белые страницы со скучным мелким шрифтом. К нему кто-то педантично приложил оригиналы и копии старинных документов, на которых было указано «Приложение № 1», «Приложение № 2»… Ничего личного, сухая статистика. Фамилия, рост, вес, цвет глаз «Объекта», место рождения, дата рождения, напротив даты смерти стоял знак вопроса.
Диксон методично изучал документы. Мне было легче «читать» их вместе с ним, он пропускал информацию через свое гуманное восприятие мира. Я знаю, это был нечестный трюк, но это помогло мне не сорваться, уничтожая в ярости все вокруг.
Меня бесило определение «Объект», потому что я как мог, отгонял от своего внутреннего взора эти необыкновенные, ранимые, бесконечно любимые мною глаза. Для меня за каждой прочитанной строчкой стояла Адель. Она словно ожила, и все воспоминания вспыхнули с новой силой: вот она на ярмарке впервые проходит мимо меня, оборотень падает около нее, она с тревогой вглядывается в глубину горного озера, беспокоясь обо мне. А еще этот непослушный локон на ее лице во время сна…
За столько лет и столько знакомств я не повстречал подобную ей. Я до сих пор был глубоко убежден, что она была создана для меня лично, а я был ее единственным. Это и убивало меня больше всего. Я так и не дал ей счастья, погубил, хотя должен был хранить как самый драгоценный дар! Но я не справился, и это сводило меня с ума уже много лет. Даже не чувство вины, а бессилие. Я легко манипулирую людьми, вампирами и обстоятельствами, но самое важное мне недоступно. Я посмотрел на небеса, которые преподали мне такой урок, и знал, что не испытываю к ним ненависти. Я виноват во всем сам. Я перевел взгляд на Диксона, который сидел рядом. Он заметил, что я ушел в себя, и прекратил читать.
– Значит, она каким-то образом спаслась после нападения банды мародеров на усадьбу. К тому времени в доме осталась только она с матерью. То есть одни, без охраны слуг, в смутные времена, – сказал я Диксону, сокрушенно качая головой.
– Да, далее нигде не встречается упоминание о Катарине или информация о том, что она кочевала с театром вместе с Адель.
– Вероятно, Катарина погибла. Я видел лоскут дорогой ткани на стене, на уровне моей головы в их доме. Видимо, Катарину сильно швырнули об стену… – сказал я, не поднимая взгляда на Диксона. – Думаю, что, в конце концов, они ее убили, или она умерла от чумы. Да кто знает точно? Это невозможно выяснить сейчас, – вздохнул я и продолжил: – Как бы там ни было, но Адель, оставшись одна, решила найти меня. Как же иначе? Она была решительной особой. И ни за что не стала бы сидеть сложа руки! Судя по документам, она села на корабль и отправилась на север Европы. Как она там жила у чужих людей?
Я зарычал и услышал, как испуганно взлетают птицы.
Она была одна и без средств к существованию! Я в это время как раз держал в осаде Венецианца, будучи в слепой уверенности, что она всего лишь тихонько вздыхает у окошка, ожидая моего возвращения окруженная материнским теплом и заботой.
Затем ее видели в Анверпене, куда она приплыла на корабле. Она могла бы остаться там, у дяди – крыша и еда ей были обеспеченны, но это же Адель! Упрямая мечтательница снова сбежала, отправившись на мои поиски. Она пристала к кочевому табору актеров, которые промышляли уличными спектаклями и просто пытались выжить всеми законными и незаконными способами.
Я хотел окружить ее брильянтами и шелком, серебром и золотом. Но она спала на земле и вряд ли ела досыта. Я скрипнул зубами, и холодная ярость стала просачиваться, распространяясь вокруг. Заметил, как заерзал Диксон. Он положил руку на мое плечо и сказал:
– Прайм, успокойся, ты ничего уже не изменишь, но если ты не против, дочитаем позже. Куда спешить? – сказал он с сочувствием.
