– Расстегивай его рубашку! – сказал он, сосредоточенно рассматривая лекарства в закрытом на ключ шкафу.
– Алиса! Как по-французски будет «обезболивающее»? – сказал он вслух, зная, что сестра его прекрасно услышит.
– Аnalgésique! – сказала она и добавила: – Эти болваны до сих пор совещаются, кто пойдет спасать безнадежного пациента! Боятся нести ответственность за его смерть!
– Не волнуйся! Я проведу реанимацию сам! Бэль, ты сможешь подсоединить его к аппарату искусственного дыхания?
– Я попробую! – сказала я и схватила маску, которую тут же положила на лицо отца.
Потом в моей идеальной памяти возникла инструкция к этому аппарату – я как-кто читала медицинскую энциклопедию от скуки и вот, она пригодилась!
Когда аппарат начал мерно качать кислород в легкие Генри, Эдуард успел сделать с десяток уколов, после чего снова начал делать непрямой массаж сердца. Это была самая страшная минута моей жизни, потому что все усилия казались напрасными – папино сердце не билось, как мы не пытались его запустить.
– Ну же, Генри! – шептал Эдуард и продолжал нажимать на грудь.
Прошла еще одна минута, и Эдуард убрал руки с его груди, а я медленно сползла по стенке, жалея, что физически не могу плакать. Алиса вбежала в палату и, когда увидела две ровных линии на мониторе над головой Эдуарда, то тихо охнула и подошла ко мне. Она молча села рядом со мной и положила голову на мое плечо.
– Я так и не сказала, как люблю его! – сказала я, закрыв лицо руками.
Она погладила меня по голове и ответила:
– Это жизнь, дорогая…
Но я не желала смириться с его уходом, какая-то бешенная надежда на чудо заставила меня подняться и снова подойти в отцу. Он лежал, словно поломанная кукла – ноги неестественно вывернуты, а лицо было безмятежным и белым. Я была виновата в его смерти, поэтому не сдамся! Я снова стала нажимать на его грудную клетку, внимательно считая вслух:
– Раз, два, три, четыре. И раз! Раз, два, три, четыре! И раз! Папа, ну давай же! – взмолилась я и поцеловала его в лоб.
Эдуард подошел ко мне и мягко взял за плечи, чтобы оттащить, но остановился, потому что мы услышали драгоценный удар сердца, который вернул нам надежду и жизнь Генри.
В палату наконец-то зашли врачи, которые после короткой перепалки с Алисой взялись за дальнейшую реанимацию отца, выгнав нас из палаты.
Мы стояли под палатой, прекрасно слыша все, что происходит внутри. Как рвались кожа отца от прокола иглой шприца, как адреналин растекался по его венам, делая кровь горькой и живой. Как его тело снова начало жить. Нам было не до конспирации, мы знали, что стоим в грязной праздничной одежде, словно неживые статуи под дверями палаты, но все равно не шевелились. Мы сдвинулись с места только тогда, когда доктора вышли, обсуждая ставки на ближайший чемпионат «Формулы-1».
– Доктор, как мой отец, будет жить? – спросила я, борясь с соблазном вцепиться в его горло зубами в отместку за его халатность.
– Жить? Конечно, он будет жить, только, к сожалению, он в коме.
Потом, с удивлением разглядев наши наряды, сказал на ломанном английском:
– Сердце его мы запустили, но он впал в кому. Так что наберитесь терпения и надейтесь на лучшее… – сказал он тихо и ушел.
Мы с Эдуардом прекрасно поняли, что это означало – он мог пролежать так до конца своих дней, или очнуться через пару минут. Это была катастрофа! Страшная правда про мою сущность догнала Генри, как мы ни пытались этого избежать!
– Это все из-за меня! – сказала я и отвернулась от всех, не в силах посмотреть кому-нибудь в глаза. Эдуард не стал меня успокаивать, зная, что это бесполезно.
Диксон позвонил Эдуарду, чтобы узнать о состоянии Генри, а также сообщить о последних событиях: Триумвират полностью уничтожен, от былой армии никого не осталось. Воины Прайма сейчас усиленно работают над тем, чтобы избавиться от такого количества тел. Сжигать их было нельзя – такой костер сразу же привлечет внимание людей, а топить в море тоже неправильно. Мне не было дела до того, как исчезнут с лица Земли эти убийцы.
Я перестала слушать разговор и ушла в сторону, чтобы подумать. Снова достала из кармана телефон и задумалась, стоит ли сообщить о случившемся Мо, ведь столько врать я просто не могла. Но потом подумала, что такое скрыть будет просто невозможно, да и бессмысленно. Вздохнула и набрала знакомый номер. Когда в трубке прозвучал родной голос, я осторожно рассказала о событиях сегодняшнего дня, которые привели к тому, что отец очутился в больнице, правда, не упоминая в рассказе оборотня и войну двух кланов бессмертных вампиров. Мама, конечно же, испугалась, и успокаивать пришлось ее – она плакала и клялась, что немедленно прилетит в Монако. Я даже разволновалась, потому что ее визит был бы ненужной нагрузкой для нас. Я с трудом отговорила ее прилетать, а потом пообещала звонить чуть ли не каждый час и сообщать о состоянии отца.
– От нее только одни проблемы! – сказала я и с раздражением нажала на кнопку «отбой» да так, что треснул корпус телефона. Эдуард забрал из моих рук поломанный аппарат и обнял меня. Я уткнулась лицом в его плечо и сказала:
– Я так испугалась! Он же почти умер!
– Да, но твоя любовь воскресила его! Все будет хорошо, вот увидишь! Генри теперь под надежной охраной, а Диксон будет наблюдать за его лечением. Все самое страшное уже позади. Триумвират ушел в небытие со своими законами, мы теперь можем жить спокойно.
Его спокойные слова вселили в меня уверенность, что все будет хорошо. Остаток для я провела около постели отца.
* * *
Мы сидели в кабинете у декана нашего Университета. Ощущение было сюрреалистичным – мы снова мы играли роли обычных подростков, которые маялись от скуки в кожаных креслах. Просторный кабинет с высоким потолком, стены, оббитые дубовыми панелями и шикарная библиотека, мягкий ковер ручной работы и прочая атрибутика, которая должна была внушить гордость за наш Университет. За спиной профессора висели многочисленные дипломы и фотографии известных выпускников с дарственными надписями. Насколько я поняла, это были 30 квадратных метров гордости мистера Уолкера.
– Бэль, Эдуард, у меня отличная новость! Совет попечителей нашего Университета проголосовал за то, чтобы выдвинуть Эдуарда на соискание звания студента года.
Мистер Уолкер расстегнул пиджак и положил руки со сплетенными пальцами перед собой на стол, ожидая приступа нашей буйной радости.
Я взглянула на Эдуарда, который как раз изображал удивление и еще раз приятное удивление. И я прекрасно понимала, что сейчас он придумывает, как бы предотвратить это событие.
Такое признание нам ни к чему, нам не стоило лишний раз привлекать к себе внимание, мы здесь учимся не для этого. Нам это не нужно. А звание «Студент года» повлечет за собой некоторую публичность. Думаю, что разразится нешуточная «подковерная» борьба между президентами многочисленных студенческих обществ за нас. Конечно – такой трофей! Я вспомнила: в Принстоне было отделение общества по защите китов в северных морях США, и представила мужа на фоне их логотипа с дипломом «Студент года» в дурацком свитере с китом на груди. Мне стало смешно, и я улыбнулась Эдуарду. Он улыбнулся только уголком губ, продолжая вежливо смотреть на мистера Уолкера.
