29 сентября 1943 г. части дивизии отразили контратаку крупных сил противника, уничтожив при этом до батальона пехоты противника. В последующих боях дивизия, руководимая полковником Богдановым, показала образцы мужества и отваги…»
[33]Командир 295-го стрелкового полка 183-й стрелковой дивизии 52-го стрелкового корпуса полковник Александр Владимирович Богданов погиб в бою 5 апреля 1944 года
[34].
ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА — ЭТО СВЯТОЕ
Сегодня уже мало кто вспомнит документальную повесть Артема Боровика «Спрятанная война». Она посвящалась завершающему этапу вывода советских войск из Афганистана. В этой повести много лиц, но среди них мне до сих пор запомнился образ комбата капитана Ушакова. Артем Боровик очень колоритно передал глубину души этого офицера:
«— Б-беден тот, — сказал Ушаков, бросив в кружку пару кусков сахара, — кто видит снег только белым, море синим, а траву зеленой. И журналист это тоже должен понимать. Иначе про эту в-войну писать нельзя. Иначе — фальшь и ложь… Сколько мне приходилось читать о сражениях, которых и в помине не было, а о реальных боях — молчок. Сколько трусов мы провозгласили героями, а и впрямь храбро воевавших людей газеты игнорировали. “Чижик” (штабист) ходит весь в орденах, а солдат…
Ушаков махнул рукой. Через мгновение язык пламени в печке метнулся в сторону.
— Вот случай был, — комбат поставил вылизанную хлебом сковородку на пол. — На заставе. Пошел один боец в к-кусты по н-нужде. В этот миг ударила безоткатка и заставу накрыло. Все погибли. Но тот, в кустах, выжил. Случай был подан позже наверх так, будто парень один отстреливался в окружении и победил.
— И что же? — спросил я.
— Героем сделали. Другой эпизод. Ротный вез на БТРе проверяющего из Союза. Подъехали к пе-персиковой роще. Проверяющий сказал: “Эх, вот бы персиков набрать домой!” Ротный оказался смышленым: остановил машину, спрыгнул, но неудачно — на мину. Оторвало обе ноги. Проверяющий, чувствуя свою вину, сделал все, чтобы ротного представили к Герою… Ты не думай, я не з-завидую. Боже меня упаси. Я п-просто хочу сказать, что Герой Советского Союза — это святое..»
[35]
И я хотел сказать о том же самом… Герой Советского Союза, Герой России… это всегда должно быть святое.
ПРИМЕЧАНИЯ
СУДЬБА СОЛДАТА
ЭТО БЫЛО ПРЕДОПРЕДЕЛЕНО
Основным уроком войны Семен Львович Ария называет ужасное несчастье: «Полная ломка и жизни, и быта, и счастья. Война приносит только несчастье. То, что я остался жить, — это чистая случайность. Абсолютно чистая! И абсолютная случайность! И уже одного этого достаточно, чтобы считать — лучше бы этого опыта войны у меня не было совсем и никогда».
Известнейший российский адвокат знает, о чем говорит, ибо Бог сохранил его вопреки всем смертям. При этом бывший танкист и разведчик судит о прошлом предельно трезво: «Мужское население моего года рождения было выбито войной поголовно. И то обстоятельство, что я остался жив, не явилось результатом каких-то усилий с моей стороны.
Я ничего не избегал. Но судьба все время создавала обстоятельства, которые способствовали сохранению моей жизни. Я верю, что это было предопределено».
Семен Львович честно признается, о чем постоянно думал на войне: «…скоро я буду убит или мне удастся выжить?.. Страх смерти сопровождал неотступно. Он был или четко выраженным, или в подсознании держался. Он мог быть неосознанным, этот страх, но был всегда. Вот этим отличалась жизнь после победы. Ушел страх смерти. Он ушел из подсознания. На войне есть людские массы, цель которых — убить тебя. А в мирных условиях ни у кого таких целей нет».
Думалось там и о Боге: «До войны этого чувства не было. Появилось там, на войне. Появилось само собой.
Вообще должен вам сказать… Это мысль, к которой я пришел уже теперь. Я считаю, то обстоятельство, что у любого человеческого племени на любой части земного шара неизбежно появлялась вера в существование высшей силы, высшего существа и потребность молиться, — не могло быть объяснено никакими иными обстоятельствами, кроме существования этой силы. В противном случае это носило бы избирательный, отдельный характер. У одних это высшее существо появилось бы, у других — нет. А ведь это появилось у любого человеческого племени. Это оказалось генетически заложено в душу. Кем?
В этом я нахожу одно из доказательств существования Бога. Но это я понял уже сейчас. А тогда, на войне, у меня появилось просто ощущение того, что есть Нечто, что предопределяет пути, и от этого Нечто зависит для меня исход.
Я не могу это отнести к какому-то определенному временному моменту. Но с тех пор как я попал на передовую, где уже господствовала смерть, с этого момента возникло религиозное чувство».
На вопрос: «Чего вы на войне боялись, помимо собственной смерти и смерти близких?» — блестящий интеллектуал отвечает, ничуть не задумываясь: «Увечья боялся. Больше смерти боялся увечья. Потому что на фронте бывали такие увечья, относительно которых можно было заранее предвидеть, что вся дальнейшая жизнь будет пыткой».
И все же самым страшным на фронте Семен Львович называет атаку: «…это тяжелейшее испытание. Ты знаешь, что в тебя могут попасть, а ты вынужден идти навстречу — это ужасно! Подняться было трудно, и сознание того, что, скорее всего, не вернешься, тоже тяжело. Минометный обстрел ужасен был и пулеметы. Там всего хватало. Трассирующий огонь, когда начинает сверху, и видишь, только светящаяся полоса все ниже, ниже к тебе опускается, вот сейчас она до твоего уровня дойдет и тебя разрежет пополам».
Но, конечно же, страшнее смерти не было ничего: «Там смерть витала ежедневно, ежечасно и со всех сторон. Можно было спокойно сидеть, чай пить, и на тебя сваливался шальной снаряд. Привыкнуть к этому было совершенно невозможно. Это не значит, что был безостановочный мандраж, что все сидели, ходили и оглядывались. Просто смерть прилетала или не прилетала. Страшно было, когда были массированные авиационные налеты. Там люди сходили с ума от страха. Ощущение было такое, что каждая бомба летит тебе прямо в голову. Это было ужасно! По небу плывет эта армада, сотни две или три самолетов, и сыплют градом бомбы, и все они воют. Ужас! Помню, Некрасов такой был — он почти рехнулся. Когда кончился авиационный налет, его никак не могли отыскать. Потом нашли в каком-то окопе. Так он отказывался выходить! А какой ужас был в его глазах!..»
Поэтому в надежде уберечь себя от смерти, наверное, очень многие, если не все (мы точно не знаем), носили и крестики, и талисманы. Но были и люди, каким-то особым чутьем предчувствующие смертельную опасность. Семен Львович хорошо помнит одного такого солдата: «Например, в нашем подразделении был такой Кондрат Хубулава, грузин, мордатый такой. Вот я с ним все ходил, он раза два меня от смерти спасал, ну и себя, соответственно. Первый раз нас посылали куда-то установить связь со стрелковым полком. Вот мы с ним идем по ходам сообщения, а он мне говорит: “Дальше не пойдем”. Я говорю: “Почему?” “Не пойдем, постоим здесь!” Мы остановились, и через несколько секунд прямо в траншею за поворотом упал снаряд! То есть нас там должно было убить! Второй раз мы стояли с ним во время бомбежки в разрушенном доме. Он мне сказал: “Выйдем отсюда и перейдем в другой угол” Мы перешли — в тот угол, где мы 49
