Я тронула Шела за плечо, но тот никак не отреагировал. Получив ожидаемый результат, пристроила свою подушку рядом с его и прижалась к некроманту покрепче. Как и предполагалось – ноль эмоций.
Прежде я никогда не пользовалась разозленным на меня Шеллаком в своих личных целях. Обычно мы взаимно обижались и некоторое время игнорировали существование друг друга, пока снова не подворачивалось какое-нибудь общее дельце: ну там, упыря утихомирить или чьего-то родственничка покойного разбудить, чтобы он поведал, где деньги лежат. Работенка не пыльная, и платят за нее прилично, ибо больше желающих копаться на кладбище не вижу. За всю свою профессиональную деятельность я уже успела скопить приличную сумму и даже открыть счет в островном банке.
От некроманта пахло чем-то родным и знакомым. Наверное, я боялась признаться в этом даже себе, что Шел был для меня гораздо важнее, чем можно было представить, – он был для меня всем. Правда, злило, что, в свою очередь, я для него величина незначительная – ручная зверушка, делающая то, что он скажет. Он это знал. Я это знала. Но вслух никогда не произносила. А Шеллак, зная о моих слабостях, использовал их в своих целях.
Мужчина не торопился отталкивать меня, спихивать на пол или упрекать в неподобающем поведении. Он просто лежал, а я, прижавшись к его спине, слушала, как размеренно, словно ход часов, стучит его сердце.
– Я все равно пойду. Ты же знаешь, – хрипло произнесла я. – Выхода другого нет, Шел. Если не Осы-самоубийцы, то королевская стража. Выбор невелик. Пока я здесь, меня не тронут, но, как только я ступлю на землю, за мной начнется охота.
Шеллак молчал, и я сочла это позволением говорить дальше:
– Если мне удастся воспользоваться Зеркалом, я смогу получить ответы и на свои вопросы, понимаешь? Узнаю, кто на самом деле убил принца или где искать письма капитана Грома. Мы вернемся к прежней жизни. Будем все так же проводить ночи на кладбище, а на ярмарках пугать местную ребятню.
«Знаешь, я уже скучаю по этой жизни», – добавила я про себя. Слова слабости вслух я не произношу – потом их смогут использовать против меня. Нет в моем арсенале слов «люблю», «жалею», «помню», «ценю». Никогда не знаешь, кто прячется под маской твоего верного друга, – может, завтра это будет твой самый верный враг.
– Я просто волнуюсь за тебя, – наконец сказал Шел, но его слова резали слух – они не были похожи на правду.
– Ты всегда учил меня думать только о себе, – упрекнула я некроманта, – а сам поступаешь по-другому. Так позволь мне поступать так, как я считаю нужным. Ты был со мной рядом всю жизнь, не опекать же меня, как неразумного ребенка, до скончания веков. Отпусти меня, Шел. Пожалуйста, отпусти.
Шеллак шепнул что-то отдаленно похожее на «никогда» и больше не вымолвил ни слова. Я начинала подозревать, что он действительно был не таким равнодушным, каким хотел казаться.
В эту ночь мне снилось, будто я стою над массивной бездыханной тушей, и с зажатого в кулаке ножа капает синяя драконья кровь. По гулким коридорам разносятся приближающиеся шаги идущей строем стражи, а у меня нет ни малейшего желания предаться позорному бегству. Я хочу, чтобы меня увидели и признали убийцей.
Внезапно лежащее на полу тело вздрагивает, и изумрудная чешуя осенними листьями летит на холодный мраморный пол. Передо мной в позе эмбриона лежит абсолютно голый наследный принц острова Туманов. Но все такой же мертвый. Еще мгновение – и он превращается в сухого старика с чернильно-черной бабочкой на груди.
Я ощетиниваюсь.
Кровь становится ярко-алой, предательски бурой. Крови становится слишком много, словно лезвие ножа – это вечный фонтанчик. Густая жидкость растекается по всей зале, заливая тело окоченевшего принца. Вскоре кровь уже мне по щиколотку, и я не могу шевелиться.
А затем – самое страшное. И вот в этот момент, когда кровь еще не до конца закрывает принца, я вдруг вижу, что это вовсе не принц.
Это я.
Я убила себя.
Проснувшись в холодном поту, я резко села на кровати и попыталась отдышаться. Задернутый шторкой иллюминатор пропускал лишь толику солнечного света, градом рассыпавшегося по спящему некромантскому лицу.
В дверь колотили. Похоже, давно.
Я толкнула Шеллака в бок – тот проворчал что-то маловразумительное и, не разлепляя век, сунул ноги в сапоги. Привычным движением прошелся пальцами по всей шнуровке и схватил висящую на спинке кровати рубаху.
Стучать продолжали – правда, уже не так настойчиво, а лишь для проформы. Я недовольно забурчала и была вынуждена тоже вылезти из кровати, но не настолько профессионально, как Шел, вслепую ища разбросанную по всей каюте одежду и обувь. Верхняя юбка так и вовсе пряталась за сундуками. Как я умудрилась ее туда засунуть, осталось тайной за семью морями.
За дверью оказался давешний мальчик, вынудивший меня подняться с постели посреди ночи. Ловко всучив некроманту корзинку, он припустил вверх по лестнице, а затем скрылся где-то на палубе.
В корзинке оказался завтрак, причем весьма аппетитный на вид. Пять вареных перепелиных яиц (опять дискриминация по половому признаку – и почему считается, что мужчины должны есть больше, чем женщины?), два ломтика козьего сыра (не самого свежего, но на корабле на другое надеяться и не приходилось), кусок пшеничного хлеба и два бурдюка – я принюхалась – с вином. Воду на корабль брали только на первое время, да и то в небольших количествах, ибо, в отличие от спиртных напитков, портилась она моментально.
Не дожидаясь Шеллака, я приступила к трапезе, жуя медленно и размеренно. Из головы никак не выходил приснившийся кошмар. Не знаю, что в нем было такого особенного: обычно плохие сны – это просто издержки некромантской профессии, но на этот раз в нем словно содержалось предупреждение.
– С добрым утром. – Шел выхватил у меня из рук хлеб и уселся напротив.
– Утро добрым не бывает, – привычно отчеканила я, механически пережевывая пищу и запивая ее весьма добротным вином.
– Кошмары снятся? – как бы невзначай поинтересовался некромант.
Я напустила на себя показное равнодушие и пожала плечами:
– Наверное, но я не слишком впечатлительная, ты же знаешь.
Признаваться, насколько в действительности задел меня простой сон, я не собиралась.
– Только впредь не надо так кричать. Я подумал, вся команда соберется под дверью, чтобы послушать, чем мы тут с тобой занимаемся.
Распознав в шеллаковских речах грязный намек, я хмыкнула и запустила в него хлебной коркой. Поганец не растерялся и тут же употребил корку по назначению.
– Так и впустил бы всех, – в сердцах проворчала я, но Шел шутки не оценил и моментально притих. Приканчивали завтрак мы уже в полнейшей тишине.
Палуба была полна народу. Казалось, сюда выбрался весь экипаж во главе с горе-капитаном, который, стоя на носу корабля, высматривал что-то в подзорную трубу. Рядом с ним стоял подбоченившийся шкипер, выкуривая очередную трубку.
