– Вполне!
– Кто-то Вами, господин Романов, в Высшем Совете очень недоволен, и этот "кто-то" пытается моими руками если не убрать Вас с должности, то хотя бы испортить Вам репутацию. Я это отлично понимаю, но, несмотря на мою откровенность, на снисхождение можете не рассчитывать! Это моя принципиальная позиция. Мой сегодняшний визит не является попыткой застать Вас и ваших э-э… кулинаров врасплох, поэтому я дам Вам, господин Романов, время для подготовки к проверке. Я приду в следующий понедельник, ровно в полдень. Встречать меня не надо. Да, чуть не забыл! Не пытайтесь меня "умаслить" приготовлением очередного рататуя! С некоторых пор повара только и делают, что приносят мне на дегустацию это блюдо. Заявляю официально: я ненавижу рататуй!
Покидая приёмную, Антуан Эго остановился возле "Доски объявлений", по центру которой красовался невесть откуда взявшийся листок с рукописным текстом:
«Никогда не закусывайте французский коньяк норвежской селёдкой, так как специфический вкус этого напитка не позволит вам насладиться чудесным рыбным деликатесом».
Виссарион Вентиль. Сантехник. "Советы начинающему гурману".
– Очень ценное замечание. – не скрывая сарказма, произнёс критик, после чего с достоинством покинул помещение.
* * *
В рабочей столовой, почему-то прозванной строителями «корчмой», властвовал шеф-повар Харитон Порфирьевич Хлебосольцев, – добродушный толстяк, фанатично влюблённый в своё кулинарное ремесло. Харитон Порфирьевич не был мастером кулинарных изысков, и к так называемой «высокой кулинарии» относился с нескрываемым скепсисом, поэтому к приготовлению блюд, предназначенных для начальника строительства, его не привлекали. Зато он был незаменим в сфере общественного питания. При этом Харитон Порфирьевич оставался явным поборником русской кухни, и у себя в «корчме» широко пропагандировал рецепты старины глубокой на практике.
Поговаривают, что однажды на "объекте" в образе Александра Дюма появился очень строгий проверяющий, который, отведав наваристых щей, лично пришёл на кухню, где выразил Хлебосольцеву благодарность и попросил рецепт понравившегося ему блюда. Позже рецепт этих самых щей Дюма включил в свою личную кулинарную книгу, а акт проведённой им проверки "объекта" был нашпигован положительными выводами, словно свиной окорок чесноком.
По вторникам Порфирьевич готовил украинский борщ с добавлением свежих помидор, или свекольник, а также любимую посетителями гречневую кашу с мясом и томатной подливкой, так как считал, что рабочим в начале недели нужны дополнительные калории.
Вообще-то рабочая неделя всегда начиналась с понедельника, но Порфирьевич был мужчина с понятием, и понедельник объявлял "разгрузочным днём". В этот нелёгкий для трудящихся день на раздачу выставляли окрошку, зелёный борщ, хлебный квас и простоквашу, различные салаты с соленьями и маринадами, и ещё много других блюд, которые по своей рецептуре были незамысловатыми, но очень хорошо помогали бороться с похмельным синдромом.
В среду Харитон радовал посетителей "корчмы" свежеиспечёнными кулебяками, расстегаями, кулешом, пареной в русской печи тыквой, пшённой кашей со шкварками. Особенно ему удавались котлеты "Охотничьи", приготовленные из трёх сортов мяса – свинины, говядины и дичи, с большим количеством лука, чеснока, пряностей, политых острым соусом и доведённых после обжарки до нужной кондиции путём часового томления в чугунном казане.
Четверг, согласно незабвенной традиции канувшего в Лету советского общепита, был рыбным днём. Поэтому в этот день в "корчме" подавали уху из окуньков, жаренных в сметане карасей, жареную камбалу с острым маринадом, слабосолёную под луком селёдочку с отварным картофелем, тушёного с овощами сома, пирожки с красной рыбой, и даже рыбий жир, который в кувшине, укрытом белоснежной салфеткой, стоял на отдельном столике.
Пятницу рабочие между собой в шутку называли "мясоедом". Так как именно в этот день Порфирьевич отдавал предпочтение мясному бульону, жаренной с луком и овощами куриной печени, тушёной картошке с мясом, гуляшу с острой подливкой, запечённым в тесте куропаткам, зажаренному на углях кролику, свиным отбивным и жаренным на огромной чугунной сковороде куриным окорочкам, которые Харитон лично натирал смесью из перцев и шпиговал чесноком. Из напитков в пятницу, кроме традиционного компота из сухофруктов обязательно подавался клюквенный кисель и безалкогольная медовуха.
В субботу проводились профилактические работы, и для рабочих столовая была закрыта, но это не означало, что работники кухни отдыхали. Отдыхали они, как и все работники "объекта", только в воскресенье, а в субботу в столовой проводилась генеральная уборка. Харитон Порфирьевич лично следил, чтобы кухонная плита от жира была тщательно очищена, холодильники сверкали стерильной белизной, а разделочные столы тускло отсвечивали чисто вымытыми металлическими поверхностями.
Воскресенье – законный выходной – Хлебосольцев посвящал своей тайной страсти: консервации продуктов. Вообще-то страсть эта для окружающих тайной давно уже не была, так как Харитон Порфирьевич секретность нарушал регулярно, угощая коллег по работе результатами своих кулинарных экспериментов, и слава о его консервированных компотах и солёных помидорах распространилась далеко за границы местного общепита. Даже Виссарион Вентиль, который в трезвом виде отличался нездоровым скепсисом, однажды, получив из рук Порфирьевича в виде поощрительного приза за оперативное устранение засора в посудомойке трёхлитровую банку консервированных огурцов, написал на бланке объявления проникновенные строки о животворной силе огуречного рассола. Порфирьевич не до конца понял высокий слог сантехника, но так расчувствовался, что поместил этот отзыв в рамочку и повесил в обеденном зале на видном месте.
– Есть "живая" и есть "мёртвая" вода, но есть ещё и рассол, – писал Вентиль. – Рассол, который содержит в себе все чудодейственные свойств, рассол, который из века в век спасал, оживлял и ставил на ноги не одно поколение трудящихся и пьющей интеллигенции, рассол чудодейственный и животворящий, о котором хочется сказать, что он и есть соль земли, её кисло-солёная правда жизни.
В "мясоед", то есть в пятницу, начальник строительства Романов лично наведался в "корчму", где имел с шеф-поваром приватный разговор о предстоящей в понедельник проверке.
– Не подведи, Порфирьевич! – грозил пальцем Романов. – Если сделаешь всё как надо, и проверяющий останется довольным, то сделаю тебя своим личным шеф-поваром.
– Ну, а как подведу? – добродушно шутил Харитон, которому по большому счёту всё равно было, где готовить, лишь бы позволяли готовить.
– Ты мне это брось! – вытаращил глаза Пётр, что было явным признаком нарождающейся вспышки гнева. – Подведу! Я те подведу! Если облажаешься, то лучше сразу сам себя в банку закатай, не дожидаясь моего наказания! И порядок в столовой наведи!
– Так у меня всегда порядок.
– А это что? – и Пётр носком ботинка придавил большого рыжего таракана.
– Это "прусаки", – невозмутимо пояснил Харитон и придавил подошвой ещё одно насекомое. – Сколько я с ними не борюсь, а толку всё равно нет. Совсем обнаглели, окаянные!
