– Давай и мы внесём свою посильную лепту, – шепнул Герман на ушко спутнице и сунул руку во внутренний карман летнего костюма. Сначала он не понял, что произошло: ладонь легко, не встречая сопротивления, ушла в глубину кармана. Машинально Герман повторил попытку, но безуспешно: карман был пуст, как пересохший колодец в степи под Херсоном.
В поисках бумажника он судорожно стал шарить по всем карманам, но чем дольше искал, тем сильнее крепла уверенность, в том, что случилось ужасное: бумажник вместе с деньгами и двумя билетами попросту спёрли!
– Всё! – обречённым голосом произнёс адвокат и безвольно опустил руки.
– Что значит «всё»? – не поняла Ирэн и с явным подозрением посмотрела на его побледневшую физиономию.
– Всё кончено! У меня стащили бумажник!
– Как интересно, – язвительно произнесла девушка. – Потенциальные клиенты обчистили своего будущего защитника.
– Зря ёрничаешь! Ситуация серьёзней, чем ты думаешь.
– Настолько серьёзная, что ты побледнел, как молоденькая курсистка, узнав о своей незапланированной беременности?
– В бумажнике были наши с тобой билеты, а без них мы не выйдем из «Тридевятого царства». Никогда! Понимаешь? Никогда! Мы даже сигнал о помощи подать не сможем.
– Да-а! Вот тут ты меня действительно озадачил! Судя по проведённому с нами инструктажу, такая ситуация предусмотрена не была. Аварийная эвакуация без билетов невозможна, денег, как я поняла, у тебя тоже не осталось. На повестке дня извечно русский вопрос: «Что делать»?
– Честно говоря, не знаю.
– Давай, милый, думай! Соображай! Возможно, мы здесь надолго застряли, и надо думать, как заработать себе на пропитание.
– У меня остались наручные часы «Сейко». Вряд ли кто-то здесь оценит этот раскрученный бренд, но они позолоченные, можно попытаться их продать. Думаю, что на номер в дешёвой гостинице и скромный ужин этого хватит.
– А потом?
– Потом я наймусь в дворники, а Вы, мадмуазель, пойдёте на панель!
– Я тебя сейчас ударю!
– Не сердись! Я пошутил.
– Хороши шуточки! Мне такого предложения не поступало со времён сдачи вступительных экзаменов в театральное училище!
– Тебе предложили отдаться за проходной бал?
– Фу, как пошло! Это было абсолютно невинное предложение: мне предложили показать Сонечку Мармеладову из романа Достоевского «Преступление и Наказание».
– И ты изобразила?
– Изобразила, но председатель комиссии сказал, что я изобразила проститутку с Ленинградского проспекта, но никак не бедную Сонечку Мармеладову.
– Ну, а ты в ответ, естественно, возразила.
– Я сказала, что Мармеладова и есть проститутка, а бедная она или состоятельная, мне неизвестно, так как я не из налоговой инспекции.
– Я так понимаю, что в тот театральный ВУЗ ты не поступила.
– Милый! Ты, кажется, увлёкся. Нас впереди ожидают неясные перспективы, так что давай решать проблемы по мере их поступления.
* * *
Московский мэр позвонил на следующий день, точнее вечер, когда Романов уже собирался покинуть кабинет.
– Чего молчишь? – бодрым голосом осведомился мэр. – Чего не хвастаешь?
– Хвастать чем? – переспросил обескураженный Пётр.
– Как чем? – удивился мэр. – Конечно же, Одесским кварталом. Ошеломил комиссию? Чего молчишь? Или я не вовремя позвонил?
– Понимаешь, я как раз этим сейчас и занимаюсь, – промямлил Пётр, который при слове «комиссия» ясно вспомнил, что вчера ровно в полдень поручил Алексашке Меньшикову двоих москвичей – представительного мужчину и очаровательную молодую девушку – сопроводить в Одесский квартал.
– Алексашка! – прокричал он что есть мочи, и от избытка чувств грохнул кулаком по столу. – Алексашка, сукин ты сын! Или ты, злыдень, сей момент явишься предо мной, или я с тебя за все грехи сейчас спрошу скопом!
– Да здесь я, мин херц! Здесь! – ответил Меньшиков, осторожно просунув голову между дубовых дверных створок, – Дневную почту для тебя, мин херц, готовил, зачитался, потому и на зов твой не сразу откликнулся.
– Врёшь, собака! Комиссия где?
– Какая комиссия?
– Которую я тебе вчера поручил в Одесский квартал сопроводить!
– Так я это…
– Что «это»? Где двое бояр, тьфу ты! Где известный на Москве стряпчий и девка его?
– Так это… я их, государь, до самых Золотых ворот сопроводил, а в квартал с ними ходить ты мне не велел.
– Не велел! – скрипнул зубами Пётр. – Где они!
– Так, поди, гуляют где-то! Квартал-то большой!
– Вторые сутки гуляют? Да я с тебя сейчас портки вместе со шкурой спущу!
– Не горячись, мин херц! Не горячись, а то тебя опять трясучая хватит! – затараторил поспешно Алексашка, намекая на эпилептический припадок, который случался с Романовым каждый раз в минуту сильного нервного перенапряжения.
– Трясучая, говоришь? Да тебя сейчас Кондратий хватит! Отвечай, где люди!
– Не ведаю, мин херц, Вот тебе кре…
– Что? – взревел Пётр, увидев, что Меньшиков собирается перекреститься.
– Узнаю, государь! Ей-ей, узнаю! Завтра буду либо с людьми, либо с повинной!
– Мне твоя голова убытки не покроет! Поэтому чтобы завтра в полдень на этом самом месте стояли стряпчий и его девка.
– Да это, государь, не его девка! – робко уточнил Меньшиков, почуяв, что апогей начальственного гнева благополучно пройден. – Это представитель Московской общественности.
– Можно подумать, что в этих понятиях есть какая-то разница.
– Ну, это, кормилец, смотря с какого боку посмотреть…
– Умолкни!
– Уже молчу!
– На эти сутки наделяю тебя неограниченными полномочиями! Разрешаю тебе действовать от моего имени…
– Благодарствую, кормилец!
– Я сказал, умолкни!
– Так я и молчу!
– А теперь сгинь с глаз моих, и чтобы до завтрашнего полудня я тебя не видел!
Алексашка с облегчением вздохнул и, проявив похвальную прыть, выскочил за дверь.
* * *
Майор Пронин уже час сидел в шумной пивной на Французском бульваре. Сыщик хотя и прикладывался периодически к тяжёлой глиняной кружке, но реально не столько наслаждался пенным напитком, сколько слушал. На это пивное заведение Пронин набрёл не случайно. Майор никогда не делал ничего случайно, особенно при проведении следственных действий.
Утром его срочно вызвал начальник строительства Романов, и он явился незамедлительно, понимая, что не прихоти ради хочет видеть его высокое начальство. Однако беседовать пришлось не с начальником строительства, а с его референтом – Александром Меньшиковым. Референт всё норовил отвести взгляд в сторону, и Пронин интуитивно догадывался, что в пропаже комиссии есть и доля вины самого референта.
