– А что, среди немцев евреев нет? – обычно настаивал собеседник.
– Может и есть, но лично я поволжский немец, – заученно пояснял Гликман.
Самое интересное в этой истории было то, что Ося действительно был евреем, но только наполовину – по отцу, на вторую половину, материнскую, он был поволжским немцем. Однако это при поступлении в вуз ему не помогло. Во всех вузах, куда Ося пытался подать документы, его под разными предлогами к экзаменам не допускали. В конце концов это спровоцировало миролюбивого Гликмана на безрассудный поступок: Ося записался в контрактники, так как одной из неоспоримых льгот по окончанию службы была льгота на высшее образование. На мобилизационном пункте, глядя в его документы, тоже спросили про национальность, но только с одной целью: знает ли он иностранные языки. Ося знал немецкий, английский, русский и, конечно же, иврит. Про иврит он говорить не стал, да это было и необязательно, так как Горячая точка, куда направили Гликмана, с Израилем не граничила. Когда Ося уезжал, отец бегал по квартире и, хватая себя за пейсы, взывал к богу. Мать, как истинная немка, без слёз и истерики поцеловала его в висок и тихонько шепнула: «В моем роду все мужчины принимали присягу, и неважно, кому и где они служили, главное, что они были настоящими солдатами»!
Но самая смешная история была у Олега Оловяненко, которого солдатская молва нарекла Оловянным Солдатиком. Однако прозвище было слишком длинным, поэтому стали звать просто Солдатиком, намекая на его щуплую фигуру и небольшой рост.
Оловянного Солдатика сгубило простое любопытство. Как-то прогуливаясь тёплым летним вечером по кварталу, Олег случайно набрёл на мобилизационный пункт. Ему бы пройти мимо этого заведения быстрым шагом, благо на противоположной стороне улицы была знаменитая пивная «Пивораки», но, будучи от природы любопытным юношей, он остановился и стал внимательно вчитываться в условия и льготы службы по контракту. И чем больше он вчитывался, тем больше его забирало любопытство. – «Это что же, – подумал про себя Олег, – получается, что через три года у меня будет целая куча «бабла», бесплатный проезд в городском транспорте, льготы на получение высшего образования и раз в году бесплатная путёвка в санаторий? Нет, в этом вопросе надо разобраться досконально!» – решил Оловяненко и перешагнул порог мобилизационного пункта. Обратно на улицу Олег вышел через час, уже имея на руках небольшой аванс и контракт на службу в Горячей точке сроком на три года.
По прибытию в Горячую точку «Комсомольская» Осю сразу же назначили санинструктором, так как только он мог читать по-латыни, и благодаря отцу – знаменитому на весь квартал хирургу, – хотя и поверхностно, но немного разбирался в медицине.
– Принимай дела и приступай к выполнению своих обязанностей, – приказал ему командир взвода. Однако принимать дела было не у кого: прежний санинструктор по причине смерти отбыл на родину в цинковом гробу, и завещания после себя не оставил. Ося нашёл в казарме простреленную в нескольких местах полупустую сумку санинструктора, проверил её содержимое и побрёл на склад выбивать медикаменты. К его удивлению, на складе он получил всё, что требовалось.
– Держи хлопец! – сказал прапорщик Борщ, передавая ему упаковку с медикаментами. – Если ещё потребуется – приходи!
Гликман был приятно удивлён и даже озадачен: где это видано, чтобы опытный прапорщик выдавал со своего склада имущество по первому требованию? Однако последняя фраза сказанная Борщом, поставила всё на свои места: «Всё для вас сынки, только воюйте»! Ося понял, что прапорщик готов снять с себя последнюю казённую рубашку, лишь бы самому не идти под пули.
Остальных новичков пристроили сообразно их природных и приобретённых наклонностей: Деда – Демченко – сделали снайпером и направили в разведвзвод, Козюлю, как он и предполагал, определили в автопарк военным водителем, а самого Оловянного Солдатика назначили пулемётчиком.
– Теперь ты не просто солдат! – философски изрёк командир взвода. – Ты теперь солдат с «Калашом», гордись! – и словно в насмешку вручил щуплому Оловяненко тяжёлый «ПК».
– Береги матчасть! – напутствовал его ротный старшина и для облегчения усвоения этой армейской истины показал ему здоровенный кулак.
Однообразные армейские будни потянулись сплошной чередой. Романтизм улетучился быстро, вместе с нагулянным на «гражданке» жирком. Оказалось, что «кучу бабла», о которой читал на мобилизационном пункте Олег, заработать не так просто.
– Всё зависит от того, сколько тебе в месяц закроют «боевых», – поясняли ему старослужащие.
– Бывало, что из тридцати дней в «боевые» записывали только пятнадцать, а порой и десять, – вспоминал зам. командира взвода старший сержант Пятаков – ветеран межнациональных конфликтов, подавший рапорт на продление контракта в третий раз.
– А в остальные «небоевые дни» пули не летают и фугасы не подрываются? – наивно спрашивал Солдатик.
– И пули летают, и снайпера охотятся, и фугасы рвутся за милую душу, – соглашался Пятаков. – Только так дешевле!
– Для кого? – не понимал молодой контрактник.
– Для тех, кто нас сюда послал.
– А если меня в один из таких «небоевых дней» снайпер подстрелит или я на растяжку нарвусь?
– Тогда твоим именем назовут в квартале улицу, а твоя семья получит за тебя страховку. Деньги не ахти какие большие, но на поминки и на первое время твоим старикам хватит.
– А как же льготы после окончания контракта? Тоже фуфло? – холодея от нехорошего предчувствия, спрашивал Солдатик.
– Льготы? Льготы не фуфло. Если захочешь учиться – всегда пожалуйста! – продолжал разъяснять Пятаков. – Только после войны нашему брату-окопнику, как правило, не до учёбы: нервишки лечим, ну и всякую остальную хрень, сопутствующую посттравматическому синдрому – алкоголизм, наркоманию, немотивированную жестокость, короче, полный набор «приветов с фронта»!
– А как же Вы уцелели? – допытывался Олег. – Мне ребята говорили, что Вы контракт третий раз продлеваете!
– А что я? – усмехался зам. командира взвода. – Я своё уже получил: тело у меня здоровое, третий срок армейскую лямку тащу – и ни единой царапины, а вот душа у меня контуженная. Я как во время первого контракта Новый год в горящем БТРе встретил – занемело у меня внутри что-то, словно душу новокаином обкололи. Порой слышу, как нервы мои, словно струны гитарные, от перетяга рвутся, с противным таким звуком рвутся, а боли нет! Понимаешь, нет боли! И работать на «гражданке» я уже не могу, потому как после второго срока я на адреналин «подсел», плотно так «подсел» и соскочить с этой «иглы» мне уже не удастся! Да я и сам не хочу. Я, когда на «зачистку» иду, или в «секрете» сижу, себя человеком чувствую: кровь по жилам струится веселей, мысли ясные, чёткие, и на душе радостно. Знаю, что не сегодня, так завтра могу пулю схлопотать, а на душе всё равно радостно. Однажды я ночью проснулся и вдруг понял, что мне ни водки, ни наркоты не надо, а хочу я лишь одного: чтобы эта грёбаная война не кончалась! Вот тогда мне вдруг страшно стало. Лежу я так тихонько, на «Калаш» свой гляжу и думаю: «Что же это я за урод такой? Может, мне лучше сразу застрелиться»?
