«Интересно, кто её зажёг?» – подумал Ираклий. От усталости гудели ноги, глаза слипались. Долго не думая и не гадая, он задул огарок и лёг на широкую лавку, стоящую возле стены.
Луна тускло цедила свет через небольшое окошко. Минут десять Сумелидий ворочался, но всё же усталость взяла верх над неудобством, и он задремал.
Внезапно на него навалилась пудовая тяжесть, сдавливая дыхание, грозя задушить. Ираклий открыл воспалённые глаза и увидел огромную крысу. Она взъерошила шерсть и, тараща чёрные глазёнки, мерзко запищала.
Литератор в ужасе слетел с лавки и с диким криком выскочил из избы на улицу, споткнулся и растянулся у обочины. Не успел он опомниться, как на его спину навалилась та же пудовая тяжесть. Сумелидий резво вскочил и, не чувствуя под собой ног, бросился бежать по дороге.
Поднявшийся сильный ветер закрутил дорожную пыль и ударил его в грудь, пытался опрокинуть навзничь. Ираклий пригнулся и ахнул, его ноги топтали воздух, а земля, утопая в тумане, расстилалась далеко внизу.
Над его головой раздался смех. Литератор обернулся и обмер: у него на спине сидел Никифор – сосед по больничной палате.
– Никак вздумали сбежать? Не выйдет! От меня не отмахнёшься, как от комара! – прокричал он.
– Так это ты, пакостник, продолжаешь мне козни строить, – задыхаясь от злости, оскалился Ираклий.
– Что вы, как можно? Все козни исходят только от вас, а я всего лишь попутчик.
Сумелидий, извергая брань, изловчился и сбросил с себя наглого приставаку.
– За что? – пискнул сосед, падая вниз.
– За неоплаченный проезд! – крикнул литератор удаляющейся точке.
Вдруг Ираклия, будто ватное одеяло, окутала темнота. Он стал задыхаться и звать на помощь. Но эти крики, словно перья из разорванной подушки, вязли в густом, как кисель, воздухе, и затухали на его губах. Непроглядный мрак топким болотом засасывал литератора в свою зыбкую хлябь. Ираклий не падал, он тонул, захлёбываясь вязкой жижей.
Сумелидий стал барахтаться, разбрасывая руки, в надежде найти спасительную соломинку, и… очнулся от сна.
Было раннее утро. Он лежал на полу, замотанный в одеяло. Подушка, матрац и мятая простыня валялись рядом. Ираклий кое-как затащил матрац на койку, и, обессиленный упал на скрипучее ложе.
В палату вошла медсестра. Увидев его, распластанного на голом матраце, она заохала, выбежала в коридор и вскоре вернулась с двумя санитарами. Они ловко подхватили литератора под руки и удерживали до тех пор, пока сестра не перестелила постель. Уложив исхудавшего за эту ночь бузотёра, санитары удалились.
– Что же вы так неспокойно спите? Не в гамаке ведь у себя на даче, это всё же больница. Здесь положено соблюдать тишину и порядок как в храме, всё остальное строго по распорядку дня, – отчитала его сестра.
Сумелидий огляделся и нигде не увидел Никифора.
– Неужели моего соседа уже выписали? – спросил он.
– Нет, что вы, ему ещё лежать и лежать, – ответила сестра.
– Тогда где его черти носят?
– Вы, больной, всю ночь кричали, не давали ему спать, и по просьбе вашего соседа мы перевели его в другую палату.
– Он ничего не передавал мне на словах? – поинтересовался литератор.
– Как же, как же, он материл вас на чём свет стоит, называя шизофреником, с которым страшно не то, что рядом лежать, но и по нужде присесть.
«Неужели этот банный лист всё же отстал? Вот оно – счастье-то!» – подумал Ираклий и расплылся в умиротворённой улыбке.
Через две недели Ираклия Сократовича Сумелидия выписали из больницы. Счастливый от того, что все беды позади, он отпраздновал это событие тремя рюмками водки. После казённых харчей хотелось домашней, сделанной с любовью сытной и горячей пищи. Ираклий пошёл на рынок и, удивляя щедростью продавцов, не скупясь, закупил на неделю продуктов.
Возвращаясь, обвешанный товаром как новогодняя ёлка игрушками, он столкнулся на лестничной площадке, нос к носу, с соседкой Вихляевой.
– Как ваше драгоценное здоровье? – поинтересовалась она.
– Благодарю, исключительно вашими молитвами и здравствую, – съязвил Ираклий.
– Ну, ну… А я смотрю, вы с самого утра в заботах о хлебе насущном. Как трудолюбивый муравей от непосильной ноши надрываетесь. Только зря вы впрок запасаетесь. Подорожание на продукты не предвидится, а до поминок они не пролежат, испортятся.
У литератора ёкнуло под ложечкой.
– Это, до каких ещё поминок, разрешите узнать? – предчувствуя неладное, спросил он.
– Всё дело в том, что у вас скоро откроется прободная язва желудка. Потом – Первая Градская больница, пьяные врачи, неудачная операция и венки от коллег. На этом ваш земной путь оборвётся.
От такой неожиданной перспективы в недалёком будущем Сумелидий так и врос в землю, застыл, белый как полотно.
– Так что вы, дорогой сосед, не затягивайте с завещанием. Напишите его сейчас, пока в ясном уме и твёрдой памяти, – заботливо посоветовала Вихляева и исчезла, хлопнув дверью своей квартиры.
Ираклий бросил сумки и, глотая спёртый воздух, вплыл в свою коммуналку, как в мутный аквариум. В его голове, будто в пустой кастрюле, не смолкая гремел страшный приговор соседки. Достигнув буфета, он перевернул все ящики и, отыскав, среди просроченных лекарств, склянку с валерьянкой, опустошил её всю, до капли. Через четверть часа в голове стихло, нервы успокоились. Теперь литератор довольно ясно смотрел на вещи. Он прилёг на диван и прощупал себе живот: болевых ощущений не было.
«Вот стерва, что за свинство такое, – подумал Ираклий. Придумает же всякую чушь, а ты потом места себе не находишь – бьёшься, как пичуга в клетке».
Он присел, и вдруг его резко обожгло в правом боку, словно в подреберье ударили раскалённым кинжалом. Он сжался, икнул, следом вырвалась отрыжка, и в комнате запахло аптекой. Спустя минуту боль исчезла, Сумелидий отдышался.
– Что это было? – спросил он себя вслух. – Неужели открылась язва и эта старая ведьма ничего не соврала, – Ираклий похолодел, мысли путались. – Нет, этого не может быть, но лучше судьбу не испытывать – срочно в Пятигорск, на воды. Там опытные врачи обследуют, назначат процедуры, сейчас у нас всё лечится.
Эта идея подняла ему настроение. И уже через два дня, по горящей путёвке, Ираклий Сократович катил из Москвы в скором поезде на Кавказские минеральные воды в Пятигорск, в санаторий «Горячий Ключ».
Ираклий лечился на совесть. Не пропускал ни одной назначенной процедуры, пил минеральную воду и ел исключительно диетическую пищу. Совершал утренний и вечерний моцион, глубоко вдыхая чистый воздух Кавказа.
Санаторное лечение шло ему на пользу. Ираклий буквально наливался здоровьем. Наладились сон, аппетит, прошли головокружения и желудочные колики. Однако земной рай вскоре закончился. Ираклий с тяжёлым сердцем вернулся в Москву. Плохие предчувствия его не обманули. Через несколько дней к нему вновь вернулась прежняя хворь, словно не было никакого лечения.
