Ощутив на своём хребте «дубину народного гнева», изрядно потрёпанные особисты явились на работу, где их ждал ещё один удар судьбы. Из лаконичной речи офицера охраны, преградившего им путь, они узнали, что ведётся служебное расследование, и до вынесения вердикта их отдел закрыт. За долгое отсутствие и громкий провал операции, опальным службистам сулило только одно: разжалование и позорное изгнание с работы с ссылкой в далёкий северный округ – дослуживать там остаток своих лет.
Глава 26
Там, где слепят белоснежным сиянием вершины гор, а с изумрудных цветущих склонов спадают хрустальные водопады, где до неба можно дотянуться рукой, на узком мостике, уходящем от берега в кристально чистое озеро, сидели мальчик шести лет и девочка лет четырёх.
Болтая в воде ногами, дети заворожённо смотрели, как над ними высоко в небе, то взлетая к солнцу, то падая к земле, делили необъятную разлившуюся синеву два неугомонных глупых стрижа.
– Разве можно поделить то, что принадлежит всем? – спросила девочка.
– Они этого не знают, поэтому и делят, – ответил мальчик.
Она взяла брата за руку. В глазах девочки читалось беспокойство её маленького сердца за огромное, но такое беззащитное небо.
– Не переживай, – сказал брат, – они всего лишь обыкновенные птицы со скверным характером. Быстрые крылья – это не ветер, не знающий усталости. Пусть это бескрайнее пространство делят хоть стаи воронья – всё равно небо как принадлежало, так и будет принадлежать всем. Глупо делить то, что не делится. Вот увидишь, как эта затея через минуту лопнет, будто мыльный пузырь.
И, действительно, ещё немного побарахтавшись в небе, два потрёпанных стрижа разлетелись в разные стороны. Дети, держась за руки, довольные восстановленной справедливостью, побежали к дому.
Всё вокруг дышало весной. В воздухе носились пьянящие запахи альпийских трав и луговых цветов. На открытой веранде большого двухэтажного дома за чашкой чая, сидела рыжеволосая женщина.
– Где это вы так долго гуляли? Обед давно уже остыл. Быстро мыть руки и – за стол, – строго сказала она, глядя на приунывших детей.
– Мы ходили к дядюшке Маю, – ответила девочка.
– И как там поживает старый ворчун? – поинтересовалась женщина.
– Хорошо. Он передавал тебе и папе большой привет, – сказал мальчик. – На крыше его дома аисты свили гнездо. Он угощал нас мёдом. Мы ели его с горячим хлебом и пили утреннее свежее молоко. Так что обедать мы не хотим.
– Т-а-а-к… – протянула женщина, недовольная этой новостью. – За переданный от него привет, конечно, спасибо, а вот за угощение я буду с ним ругаться.
– Не надо! Дядюшка Май очень добрый и хороший, – вступилась за него девочка.
Дверь из дома на веранду открылась, из неё вышел Погодин. В руках он держал шкатулку.
– Елена, Елена, ты лучше улыбнись, – остановил он её, чересчур заботливое, воспитание. – Надо только радоваться тому, что наши дети счастливы от прогулки. И ничего страшного нет в том, что обед переносится на ужин.
– Как у тебя всё просто, – улыбнулась женщина.
– Да! В простоте – гармония, а тебе больше идёт, когда ты улыбаешься.
Семён присел рядом с Еленой, поставил на стол шкатулку. Он сделал глоток чая из её чашки и многозначительно заглянул ей в глаза.
– Тебя что-то беспокоит? – несколько настороженно спросила она.
– Ты обратила внимание, что с самого утра в подаренных нам Сен-Жерменом украшениях необыкновенно искрятся камни. Хотя раньше, за шесть предыдущих лет, в эти апрельские дни ничего подобного с ними не происходило. Теперь же они излучают какое-то необыкновенное магическое сияние. Будто напоминают нам, что сегодня 11 апреля. И что сегодня в День всех Тайн истекает назначенный графом седьмой год – пора вскрыть последнюю печать на свитке.
Елена молча, в знак согласия, кивнула головой. Погодин достал из шкатулки свиток.
– Казалось бы, чего проще – сломать печать и узнать, что стоит за именем графа? – заметно волнуясь, сказал он.
Его пальцы, будто скованные толщей воды, медленно вскрыли последнюю, седьмую преграду к тайне самого загадочного человека, сеявшего трепет в души тех людей, которые хоть на короткое время оказались с ним в одной лодке.
Свиток словно ждал этого. Он буквально выскочил из рук Семёна на стол и в мгновение ока раскрылся, как освобождённая от взвода стальная пружина. Погодин наклонился над ним и стал читать вслух:
«Дорогой Семён Данилович, прежде чем открыть тайну, хочу, чтобы Вы более не задавались вопросом, что за беда стучалась в окно Вашей рыжеволосой подруги. Тогда я говорил об одиночестве. Если оно входит в дом, то в нём поселяется кошмар, а затем и сумасшествие.
Лишь соединение двух сердец, своей любовью освещая домашние стены, будет непреодолимой преградой утехам этой незваной гостьи. Теперь же, когда вы вместе, ничто не угрожает Вашему дому.
Я же, в отличие от вас, обречён на одиночество. Я Агасфер – неприкаянный странник, вечный жид, искупляющий своё наказание в скитаниях по земле до Второго пришествия Христа.
Когда по пути на Голгофу Мессия остановился возле моего дома, чтобы немного отдохнуть под его сенью, я прогнал его, за что по сей день несу эту тяжёлую ношу.
Если человек по-настоящему счастлив, то он за свою жизнь вряд ли будет задаваться вопросом о смерти, потому что для него есть более важная тема – это любовь.
Я же, меряя существование столетиями, мучаюсь этим вопросом уже не один век. Тысячелетия, сменяя друг друга, тянутся для меня, как один сплошной долгий день, уходящий в бесконечность, в котором не видно заката.
На прощание хочу сказать Вам: не затягивайте с написанием портрета незнакомки, ставшей Вам дорогим человеком. Спешите, ведь молодость коротка, как весной цветение сакуры».
И только Погодин закончил читать исповедь, как свиток почернел, моментально сжался и, вспыхнув лиловым пламенем, сгорел, не оставив после себя даже пепла.
Елена встала из-за стола, подошла к Семёну со спины.
– Ты у нас счастливый, у тебя две макушки, – сказала она, взъерошив ему волосы.
– Неужели в них всё дело? А я-то думал, что моё счастье в тебе и детях, – улыбнувшись, сказал он.
– И в нас тоже, – Елена рассмеялась и чмокнула Семёна в затылок.
Погодин встал, поцеловал ей ладони и обнял.
– Давай завтра рано утром все вместе отправимся на целый день к нашему горному озеру. Дети будут собирать цветы и запускать бумажного змея, ты – танцевать под пение птиц и читать стихи, а я напишу ваш портрет, и он станет самым лучшим из всех написанных мною когда-либо портретов.
