Когда Маршалл читал свой доклад Кембриджскому клубу реформ, государство только готовилось к тому, чтобы принять на себя ответственность, которую он возлагал на него, говоря, что оно было «обязано заставлять их [детей] и помогать им сделать первый шаг по пути наверх». Но это не значило, что государство собиралось идти так далеко, чтобы осуществить идеал Маршалла сделать каждого человека благородным. Во всяком случае, оно не стремилось к этому. На тот момент мало что говорило о желании «помогать им, если они пожелают, сделать много шагов по пути наверх». Идея витала в воздухе, но она не была основной чертой политики. В начале 1890-х гг. Совет Лондонского графства посредством своей Коллегии по техническому образованию ввел систему стипендий, которую Б. Вебб очевидным образом рассматривала как имевшую эпохальное значение. Вот что она писала по этому поводу: «В своей направленности на народ это была образовательная лестница невиданных масштабов. И действительно, среди всех образовательных лестниц она была самой большой, продуманной по организации „приема“ и поощрения, самой разветвленной по уровням и направлениям подготовки из существовавших где-либо в мире»
[206]. Энтузиазм этих слов позволяет нам увидеть, как далеко продвинулись сегодня наши стандарты.
Первоначальное влияние гражданства на социальный класс
До сих пор моей задачей было проследить очертания развития гражданства в Англии к концу XIX в. С этой целью я разделил гражданство на три элемента: гражданско-правовой, политический и социальный. Я попытался показать, что первыми сложились гражданские права. Они утвердились в форме, похожей на современную, еще до первого Акта о реформе, принятого в 1832 г. Затем настал черед политических прав. Их расширение было одной из главных особенностей XIX в., хотя принцип всеобщего политического гражданства не признавался до 1918 г. С другой стороны, социальные права практически исчезли в XVIII – начале XIX в. Их возрождение началось с развитием общественного начального образования, однако они встали вровень с двумя другими элементами гражданства не ранее XX столетия.
До сих пор я ничего не сказал о социальном классе, и здесь я должен пояснить, что он играет в моем изложении второстепенную роль. Я не собираюсь погружаться в длительное и сложное объяснение его природы и анализировать его компоненты. Время не позволяет мне рассмотреть столь обширную тему. Прежде всего, меня заботит гражданство, и моим главным интересом является то, какое влияние оно оказывало на социальное неравенство. Я буду рассматривать социальный класс ровно в той мере, в какой это нужно для раскрытия моей главной темы. Я остановился в моем повествовании на конце XIX в., поскольку убежден, что влияние гражданства на социальное неравенство с этого времени стало фундаментально иным, чем до того. Вряд ли это утверждение будет оспариваться. Что стоит рассмотреть, так это конкретную природу произошедшей перемены. Поэтому, прежде чем двинуться дальше, я попробую представить некие общие соображения о влиянии гражданства на социальное неравенство в первый из этих двух периодов.
Гражданство – это статус, который дается полноценным членам данного сообщества. Все, кто обладает таким статусом, равны с точки зрения прав и обязанностей, которые связаны с ним. Нет никакого универсального принципа, который определял бы, в чем именно заключаются такие права и обязанности. Однако общества, в которых гражданство является развивающимся институтом, создают образ идеального гражданства. На него направлены надежды, и в сопоставлении с ним оценивается достигнутое. Движение по пути к идеальному гражданству оказывается движением к более полному равенству, к обогащению компонентов статуса гражданства и увеличению числа обладателей этого статуса. С другой стороны, социальный класс – это система неравенства. И он так же, как и гражданство, может основываться на наборе идеалов, убеждений и ценностей. Следовательно, разумным было бы предположить, что влияние гражданства на социальный класс должно принять форму конфликта между противоречащими друг другу принципами. Если я прав в том, что гражданство как институт развивалось в Англии, по крайней мере, с XVII в., то ясно, что его становление совпадает со становлением капитализма, который представляет собой систему не равенства, а неравенства. Кое-что в данном случае нуждается в объяснении. Как эти два противоположных принципа могли расти и расцветать, находясь рядом на одной и той же почве? За счет чего они смогли примириться друг с другом и стать, по крайней мере на время, союзниками, а не антагонистами? Это уместный вопрос, потому что ясно, что в XX в. гражданство и капиталистическая классовая система находились в состоянии войны.
Поэтому необходимо более внимательно присмотреться к социальному классу. Я не буду даже пытаться рассмотреть все его многочисленные и разнообразные формы, но есть одно ключевое различие между двумя разными типами социального класса, являющееся чрезвычайно значимым для моей аргументации. В первом случае класс основан на статусной иерархии, и различия между разными классами выражаются через юридические права и укоренившиеся обычаи, по существу играющие роль закона. В своей крайней форме эта система разделяет общество на ряд различных наследственных категорий – патрициев, плебеев, рабов, крепостных и т. д. Класс оказывается как бы самостоятельным институтом, и вся структура общества имеет характер проекта в том плане, что она наполнена смыслом и целями и воспринимается как естественный порядок. На каждом из своих уровней цивилизация оказывается выражением этого естественного порядка, и различия между социальными уровнями не являются различиями в уровне жизни, ибо у них нет общего стандарта, по которому эти уровни можно было бы сопоставить. Нет и никаких прав – во всяком случае, никаких существенных прав, которые принадлежали бы всем
[207]. Влияние гражданства на такую систему не могло не быть дестабилизирующим или даже разрушительным. Права, которые дают содержание общему гражданскому статусу, отнимались у иерархических статусов социально-классовой системы, подрывая саму ее основу. Равенство, неявно выступающее в понятии гражданства, пусть оно и ограниченно в содержательном плане, подрывает неравенство классовой системы, которая зиждилась на принципе всеобщего неравенства. К тому же государственное правосудие и общее право должны были неминуемо разрушить классовое правосудие, и личная свобода как всеобщее право от рождения должна была вытеснить крепостное право. Не нужны никакие тонкие аргументы, чтобы показать, что гражданство несовместимо со средневековым феодализмом.
Социальный класс второго типа – это не столько самостоятельный институт, сколько побочный продукт других институтов. Хотя по-прежнему можно говорить о «социальном статусе», используя это понятие, мы выходим за рамки его точного узкого смысла. Классовые различия диктуются не окостеневшими и жесткими законами и обычаями общества (в средневековом смысле этого выражения), а взаимодействием различных факторов, связанных с институтами собственности, образованием и структурой национальной экономики. Специфические культуры классов стираются, так что становится возможными измерять различные уровни экономического благосостояния, обращаясь к общепринятым жизненным стандартам, хотя такие измерения и не являются вполне удовлетверительными. Трудящиеся классы вместо наследования особой, хотя и простоватой культуры получают дешевую и вульгарную имитацию цивилизации, получившую статус национального достояния.
