Если вселенная думает, что ради счастья Нила Джорджи сотрет с временно́й шкалы собственных детей… эта вселенная ни к черту не годится.
Джорджи ушла в туалет и дала волю слезам. Хорошо быть единственной женщиной в команде сценаристов. Женский туалет почти всегда находился в ее распоряжении.
В течение следующего часа Джорджи мысленно рыла глубокий, очень глубокий колодец. Потом она мысленно бросила туда желтый телефон с диском для набора и мысленно залила колодец бетоном.
Больше она ни за что не притронется к этой штуке.
Желтый телефон не канал связи с прошлым. В нем нет ничего магического. Никакой магии вообще не существует. «Прости, Питер Пэн, я не верю в фей». Но Джорджи больше не станет рисковать. Она не Повелительница Времени, а быть Вращательницей Времени ни в коем случае не собирается. Она никогда не молилась, поскольку считала нелепым просить Бога о чем-то, что уже не было включено в Его замысел.
А вдруг этими звонками она все-таки стерла свой брак? Вдруг ее детей уже не существует? Что, если она уже что-то непоправимо испортила в механике хода событий, отчего завтра может проснуться совсем в другой реальности?
Джорджи пыталась напомнить себе, что все это – иллюзия и не более того. Ей незачем беспокоиться об опасных последствиях, поскольку иллюзии не имеют последствий.
Все это она напоминала себе, но полной уверенности в иллюзорности происходящего у нее не было.
Иллюзия.
Заблуждение.
Мираж.
Чертов волшебный телефон.
– Тебе опять корейские лепешки? – спросил Сет.
Джорджи кивнула.
Теперь ее можно было чаще застать в отделе оформления, чем за столом, который она делила с Сетом. Так продолжалось месяца два. Джорджи была на 53 процента уверена, что нравится Нилу.
Он к ней привык, а это уже что-то значило. Он никогда не просил уйти и не мешать ему работать. Хотя можно ли считать достижением, когда тебя не прогоняют?
Он разговаривал с ней… но только если Джорджи первой заводила разговор. И если долго сидела напротив.
Иногда ей казалось, что Нил флиртует с ней. Но были дни, когда она не знала, слушает ли он ее вообще.
Джорджи устроила проверку.
Когда в следующий раз Нил появился в редакции «Спуна», она поздоровалась, но осталась сидеть за столом. Джорджи надеялась, что он подойдет к ней и перебросится парой фраз.
Не подошел.
Через несколько дней она повторила эксперимент. Нил ответил на ее приветствие и пошел себе в отдел оформления.
«Намек понят», – сказала она себе.
– Смотрю, ты стала избегать нору хоббита, – заметил ей Сет.
– Я не избегаю, – возразила Джорджи. – Я работаю.
– Совершенно верно, – подхватил Сет. – Ты работаешь. Я восхищался твоей непоколебимой трудовой этикой. Едва этот Бильбо появлялся, ты тут же неслась в его нору.
– Тебе не нравится моя нынешняя трудовая этика?
– Я же сказал, что восхищаюсь ею. А это так, мысли вслух.
– Лучше держи их при себе, – посоветовала Джорджи.
– Он что, прогнал тебя? Ты оказалась для него слишком высокой?
– А ты не заметил, что мы с ним одного роста?
– Да? Какая прелесть. Одинакового роста. Как солонка и перечница.
Наверное, вид у Джорджи был весьма подавленный (на 53 процента), потому что Сет больше не трогал эту тему. Позже, когда они оба сидели возле компьютера Джорджи, просматривая материал для очередной своей колонки, Сет сильно дернул ее за конский хвост.
– Ты слишком хороша для него, – тихо сказал Сет.
– Вероятно, нет, – ответила Джорджи, не отрываясь от экрана.
Сет снова дернул ее за волосы:
– Слишком высокая. Слишком красивая. И слишком хорошая.
Джорджи молча проглотила его комплимент.
– Но я за тебя не беспокоюсь, – продолжал Сет. – В один прекрасный день к тебе явится твой принц.
– А ты сделаешь все возможное и невозможное, чтобы его отпугнуть.
– Я рад, что мы оба понимаем условия.
Сет опять дернул ее за волосы.
– Между прочим, больно!
– Я пытаюсь освободить твой разум от эмоциональной боли.
– Если еще раз попытаешься, влеплю тебе затрещину.
Сет мгновенно попытался, но мягко. Джорджи не отреагировала.
Джорджи не любила вечеринки, карнавалы и прочие сборища. Сет буквально силой заставлял ее туда ходить. Но стоило ей прийти, как она преображалась. Джорджи становилась если не душой компании, то одной из ключевых фигур. Люди – особенно незнакомые, которых она видела впервые, – всегда ее нервировали, а взвинченная Джорджи становилась еще бо́льшим экстравертом, чем Джорджи спокойная. Эта взвинченность была ее изюминкой.
– Ты как будто превращаешься в Робина Уильямса
[25] образца тысяча девятьсот восемьдесят второго года.
– Мне даже слышать об этом жутко.
– Почему? В восемьдесят втором Робин Уильямс был подвижным и обаятельным. Можно сказать, всеобщим любимцем.
– Я не хочу на вечеринках быть Морком
[26].
– А я хочу, – сказал Сет. – Морк – это здорово.
– Крутые парни не пойдут провожать Морка домой, – простонала Джорджи.
– Думаю, ты ошибаешься. Но я понимаю ход твоих мыслей.
С годами ее отношение к вечеринкам и большим сборищам не изменилось. Джорджи все так же нервничала, мечтая поскорее улизнуть домой. Сет по-прежнему считал ее взвинченность изюминкой и не раз говорил, что если она перестанет нервничать, то у нее исчезнет весь шарм, а это может губительным образом сказаться на их карьере.
Вскоре после того, как Джорджи перестала коротать время, сидя напротив работающего Нила, Сет уговорил ее пойти на редакционный карнавал по случаю Хеллоуина. Сет нарядился Стивом Мартином: надел белый костюм и с помощью спрея для волос сделал себе искусственную седину. Над висками торчали половинки стрелы, создавая иллюзию, будто его голова пробита насквозь.
Джорджи нарядилась под майора Маргарет Халиган из «Мэш» (Маргарет Горячие Губки). Особой выдумки не требовалось: футболка цвета хаки, похожая на солдатскую рабочую одежду, и нечто вроде жетона с личным номером. Она считала, что костюм удался, поскольку Сет пялился на ее титьки.
Едва они пришли в зал, Джорджи обнаружила, что Сет пялится на титьки всех находившихся там девиц. Девицы были явно не из редакционного круга. Наверное, не все были и студентками. Видно, кто-то постарался устроить «перекрестное опыление», как называли подобные вечера знакомств.
